Павел Шумилов - Одинокий дракон. Последний повелитель
К тому времени, когда выпал первый снег, костно–мышечный аппарат был в основном проработан. Особенно гордился Джафар передними конечностями, совмещавшими когти и пальцы. Когти могли складываться в копыто, или убираться как у кошки. Пальцы тоже убирались в специальные гнезда. С головным мозгом рисковать не хотелось, поэтому он запроектировал его как систему из восьми почти человеческих, расположенных в два ряда на одном нервном стволе, переходящем в спинной мозг. Для большей живучести и ударозащищенности отдельные полушария разделялись упругими хрящевыми перегородками. Нервное волокно запланировал в несколько раз более быстрое, чем у человека, но из–за возросшей длины нервных окончаний выигрыша в скорости реакции или субъективном ощущении времени получить не удалось. Зато система пищеварения — о, это был шедевр. Переваривала всё, что угодно, хоть каменный уголь. Как только Джафар отказался от идеи совместимости генома с человеческим, ему удавалось всё. Как будто кто–то дал в руки волшебную палочку. Часто он выходил из лаборатории в два — три часа ночи. Пошатываясь, шёл в свою комнату. На время двухмесячного карантина они с женой ночевали в разных помещениях, как сказала Кора: «Чтоб не захотелось». Кора тоже частенько засиживалась допоздна. Она открыла для себя мир компьютерных игр и сенсофильмов. Когда–то Джафар сам настоял, чтоб после восьми вечера — никакой учёбы, давала отдых мозгам. Теперь не знал, что делать. До восьми Кора честно занималась домашними делами и учёбой, но ровно в двадцать ноль ноль натягивала на голову шлем сенсовизора и отключалась от внешнего мира. С восторгом смотрела по нескольку раз самые глупые, примитивные фильмы, при первой возможности тащила Джафара к своему проектору и просила объяснить тысячи женских мелочей. Зачем ходят на высоких каблуках, нравится ли ему педикюр, для чего служит губная помада, почему в Европе зубы красят в голубой цвет, а во Вьетнаме — в чёрный. В голове у неё была полная каша. Девятнадцатый век перемешался с двадцать третьим, местная история с Земной, антигравы с конскими повозками. Тем более, что в жизни было то же самое. Выйдя из бункера, она попадала из середины двадцать первого века в рыцарские времена, не делала особого различия между костром и СВЧ–духовкой. С одинаковой привычкой управлялась с лошадьми и киберами. Всё бы ничего, но человеческий мозг не был рассчитан на такие длительные перегрузки. Наступало нервное истощение. Джафар несколько раз порывался серьёзно поговорить, но всё откладывал под её жалобным взглядом. Однако, когда Кора свалилась в обморок прямо в коридоре, он испугался не на шутку. Кора, виновато выглядывая из кресла кибердиагноста, молча выслушала нагоняй, только когда Джафар пригрозил отобрать сенсовизор, робко попросила:
— Ну пожалуйста, Афа… — по просьбе Джафара, Кора продолжала его звать так. — Мне так много узнать хочется, а всего десять лет осталось… Можно хоть часик в день?
— Ну с чего ты взяла, что десять лет? Смотри сюда, — Джафар забарабанил по клавишам. — Прогноз кибердиагноста — доживёшь до восьмидесяти. А с моим регенерином — может, за сто перевалишь.
— Кассандра сказала.
— Что она сказала?
— Она сказала: «Не живут долго те, кого боги заметили. Десять лет проживёшь с ним, но каждого года на десять жизней хватит. Утраченное обретёшь, крылья получишь, тысячу судеб людских через себя пропустишь». Я не понимала раньше, а так оно и есть. Слово в слово, честно!
Джафар лихорадочно искал в сказанном логические противоречия. «Десять лет проведёшь с ним» — это могло относиться скорей к нему. С другой стороны десять лет — это почти вечность, если тебе двадцать.
— Слушай меня внимательно. Десять лет — это мне осталось, а не тебе. Я же рассказывал тебе, что тысячу лет лежал в анабиозе.
— Она про меня говорила. Значит, вместе умрём. Я без тебя не смогу жить.
— Глупости. А кто дело продолжать будет?
Кора ссутулилась, опустила плечи.
— Надо найти твою Кассандру! — решительно сказал Джафар.
— Она умерла.
— Две тысячи лет жила и умерла?
— Как — две тысячи? — глаза Коры широко распахнулись. — Сто семь лет…
— Ты не… Точно сто семь? Тогда это не та Кассандра. Расскажи, что о ней знаешь. Всё–всё.
— Она цыганка была. Самая–самая знаменитая. Сеньорам судьбу рассказывала. Целый золотой брала. А иногда не брала. Говорила: «Не могу тебе судьбу открыть. Знать будешь, наоборот поступишь, не сбудется, что бы я ни сказала». И не брала денег. А иногда смотрела в будущее и на бумаге велела записать, когда куда поехать надо и что сделать, чтоб сбылось, или беду обмануть. А в нашей деревне ночевать остановилась. Мне тогда шестнадцати не было. Мы, девушки, ей песни пели, хороводы кружили, кто ягод принесёт, кто молока парного, кто пирог с вареньем. А потом пристали, расскажи, кто кому суженый. Сначала не хотела, потом развеселилась, гадать нам стала. Не поймёшь, то ли всерьёз гадает, то ли шутит. Раскинет колоду по столу, выхватит карту, покажет всем и спросит: «Знаете, кто этот сокол? Да как же не знаете, вот он по улице идёт. Тебя, голубица, к себе в гнездо унесёт». А там по улице сразу десять парней идут, попробуй угадай, какой. Так было, пока до меня очередь не дошла. Подержала меня за руку, потом всех из горницы выгнала, на колени передо мной встала, край платья поцеловала. Я испугалась, а она: «Кто я такая, чтоб перед тобой на скамье сидеть, когда ты стоишь». Другие карты достала, я таких ни до, ни после не видела. На одной солнце нарисовано, на другой — повешенный, ни одной картинки, как на обычных картах. Два раза раскинула, а сама бормочет: «Ты не смотри на карты, пользы в них никакой, только сущее словами выразить помогают». Потом сгребла в кучу, меня за руки взяла, долго–долго прямо в глаза смотрела, а потом заговорила. Судьбы всех людей, говорит, с твоей связаны, как свою повернёшь, туда судьба мира пойдёт. О тебе рассказала, только не сказала, когда я тебя встречу. А потом сказала, что если меня видела, то и помереть может спокойно.
— И умерла?
— Нет, умерла позднее. Лет пять спустя. Только я её больше не видела. Я тогда как раз господина встретила, за тебя приняла. А он лишь о богатстве и думал. Судиться стал, меня на суде выставил. Я самыми страшными клятвами за него клялась, только правда всё равно раскрылась. Его заковали, в темницу бросили, а меня на площади кнутом страшно высекли. А когда отлежалась, язык отрезали, из города выгнали, дом разграбили.
Джафар установил строгий распорядок дня. По утрам и вечерам — бег трусцой, или на лыжах. Табак тоже участвовал, портил копытами лыжню, на него ругались, но не прогоняли. Животные, особенно лошади, липли к Джафару как пчёлы на мёд. Кора удивлялась, говорила, что впервые видит, чтобы лошадь за человеком как собака бегала. Джафар хотел съездить в Тонто, но Хайкара ждала жеребёнка, и для рыцарского коня выглядела несолидно. Кора настаивала, чтоб он ехал без неё, но одному не хотелось. Работа над проектом шла полным ходом. Теоретические вопросы были решены, оставалось собрать хромосомный набор. Это было искусство. И как раз та область, в которой Джафар был силён. За исходную точку взял набор Коры. Всегда лучше начинать не с нуля, а изменять готовое. Если что забудешь, природа восполнит. Своему, тысячелетней выдержки, не доверял, боялся скрытых дефектов. Вдобавок к основному сердцу ввёл небольшое дополнительное, как он говорил, аварийный движок, а просчитав на компьютере варианты, добавил ещё активную сосудистую систему. Артерии, вены и капилляры помогали сердцу проталкивать кровь. Особенно важно это было в перепонках крыльев. Управление биогравами поручил спинному мозгу, а синхронизацию запараллелил на сигналы управления мышцами крыльев. Получилось до того изящно и естественно, что в восторге побежал к Коре, подбросил её до потолка, закружил по комнате. Она взъерошила ему волосы, присмотрелась, радостно взвизгнула, и потащила за руку к зеркалу. Корни волос вновь стали чёрными, регенерин действовал!
