Любовь Колесник - Витязь. Содружество невозможных
Ирма длинно выдохнула и пошла за телефоном. Опять забыла.
Барабаны, да. Пес и барабаны. То, что надо.
Тайтингиль шагнул за ней.
— Я купила Алинке подарок… от тебя, — шепнула Ирма эльфу.
Тайтингиль, обнимая ее за плечи, глянул сверху — серые глаза искрились звездами.
— Не нужно. У меня есть.
Он потянул с шеи шнурок.
Там висел великолепно ограненный рубин, оправленный в золото, с каплями бриллиантовых слез. Последний из кулонов, магических подвесок, оставшихся у эльфа. Последняя драгоценность из его мира.
Тут погибло все — оружие, одежда, доспехи; что-то было продано, что-то подарено. Что-то изъязвил яд паучихи после битвы. Но…
Ирма ахнула и замерла. Молча погладила по плечу.
— Дари… дари, да.
И Тайтингиль шагнул к белокурой девушке.
— Алина… много лет назад я собирался жениться. На прекрасной эльфийской деве. Я приготовил это ей, но рубиновое сердце так и не было вручено. Оно согревалось теплом моей души долгие годы. Теперь я отдаю его тебе.
Алинка без колебаний сдернула с шеи бриллиант и надела грубоватый кожаный шнурок с бесценным камнем — пылающая алая капля опустилась прямо в ложбинку груди. Девушка молча поднырнула под руки эльфа и обняла его. Липа, песок, новая ткань, мамины духи и еще что-то особенное, тревожное, сильное. Металл? Война?..
— Куда делась… дева? — спросила она куда-то в его живот.
— Погибла от мечей орков, — вполголоса ответил Тайтингиль.
Случившийся рядом Котик отчего-то болезненно скорчился, но эльф вовсе не укорял его. Он просто ответил. И продолжил:
— Мы не успели пожениться и сплести души. У нас, эльфов, заведено иначе, нежели принято здесь. Мы любим единожды, как живем. Связываем, сливаем жизни и сердца навечно. Я надеюсь, что ты сумеешь обрести истинную любовь. Алина…
Алинка вывернулась из больших теплых рук эльфа. Коснулась пальцами камня.
Он был холодным и сиял.
— Спасибо, — сказала девушка, отводя глаза. — Спасибо вам большое, дядя Тай… Тайтингиль.
— Пожалуйста, — ответил эльф. — Будь счастлива. Пожалуйста, будь.
Он чувствовал что-то неуловимо разлитое в воздухе. Казалось, что за время его отсутствия в Москве тут изменилось все — изменилась Ирма, изменилась Алина.
Его рассудок и вся его магическая суть устремлялись в черный простор небес, к звездам, где копила силы пожирательница света, великая паучиха.
Опасность росла вместе с ней, и битва близилась; но здесь надо было уделить внимание и время обычным делам — теплым, радостным, светлым.
Живым.
Ирма подошла, обняла за талию эльфа, притянула к себе Алинку.
— Пойдемте, да? Я вроде собралась… кажется, ничего не забыла…
Котик, в тысячный раз вспоминающий, как Макс целовался с Олей-Алорой, уже маялся внизу около пары «линкольнов».
Ты погасила свечи, загадала желание
Чтоб в этот вечер он пришел на свидание,
Этот вечер он провел с тобой.
Не надо ни подарков, ни цветов, ни внимания,
А только чтоб осуществилось желание
В день рожденья твой…
Девушка-вокалистка с прической бабетта, в платье в стиле пин-ап раскачивалась у массивного микрофона, плавно выводя ноты. Гитаристы меланхолично перебирали струны, очерчивая мотив. Медленно таял на блюде ледяной лебедь, чьи крылья уже раскололи и отправили в коктейли.
Алина сидела рядом с Максом, вяло ковыряя цветастый салат на тарелке.
— Потанцуем, чё? — Парень коснулся ее руки. — Зря заказывали, что ли? Музыка. Живая.
Девушка встала, комкая салфетку в пальцах.
— Пойдем…
На другом конце стола Котик компенсировал страдания своего организма, нанесенные беломорской полевой кухней. Стейк. Средней прожарки, сладко сочившийся темно-красным соком. Котяра тщательно отрезал, положил в рот и зажмурился. Наконец-то ему было вкусно.
Эльф пил воду. Маленькими глотками. Есть совсем не хотелось, он был очень напряжен. Огромная темная сила высилась в небе над миром — над всеми мирами сразу; высилась и сосала из него соки. Это было странно знакомое ощущение, но… Тайтингиль не мог вспомнить, где, когда он сталкивался с такой недоброй опустошающей мощью, и это смущало витязя.
— Та-ай… — вдруг муркнул Котяра, прожевав, — Тайтингиль, послушай. Вот послушай. Если, например, ты что-то такое знаешь, что-то важное, но это может не то что навредить, а человеку будет неприятно это слушать, непр-риятно, понимаешь… и оно может несколько изменить ход событий, может, на… вот стоит ли такое говорить, а?
— Нет, я не понимаю, — отозвался эльф. Он смотрел поверх людских голов на суету, на Ирму, которая общалась с лысоватым полным мужчиной и дамой ему под стать — будущими сватами. Я не понимаю, оруженосец, — сказал Тайтингиль. — Есть что сказать — скажи. Можешь смолчать — смолчи. Молчание бывает ложью, ты же знаешь. Иногда молчать — лгать. Это тоже выбор. Ну а не желаешь вредить или обижать — не обижай, чего уж проще.
— Да не просто ни фига, в том и дело, — признался орк.
И неожиданно даже для самого себя плеснул в рот коньяку из маленькой филигранной стопочки.
В руках букеты, твои слезы на фольге.
Обнимет мама, но трудно боль держать в себе.
Вокруг веселье, каждый хочет дать совет,
Но его рядом нет… —
выводила певица.
Песня закончилась, Макс с Алиной вернулись к столу. Переглянулись и…
Макс поднял хрустальный стакан и постучал по нему кончиком ножа.
— Уважаемые гости! — выговорил громко. — А сейчас мы с Алиной кое о чем вам объявим. Да, Алин?
Она кивнула, расправляя подол платья. Винтажного платья, похожего на бутон чуть подвядшей розы.
— В этот праздничный день, в день восемнадцатилетия моей девушки Алины… я хотел бы предложить ей стать моей женой. Вот кольцо. — Макс полез в карман штанов, достал красный футлярчик, раскрыл его. — Алина, выходи за меня замуж!
Щеки девушки вспыхнули, свет всех софитов ударил в глаза. Она протянула руку, и сияющий ободок белого золота обнял прохладный пальчик. Тут же зашумели гости, вставая; гром аплодисментов оглушил; наемные фотографы защелкали вспышками с разных ракурсов. Тянулись десятки рук — оглаживали, трепали, поздравляли.
Помолвка. Как мило.
Тайтингиль, отвлекшись от размышлений о судьбах мира, напряженно следил — за Алиной, за Ирмой, за Котовым. Что-то было неладно тут, на этом людском празднике, понятном и все-таки странном, все-таки неправильном.
Котов молча опрокинул горлышко бутылки в рюмку и сразу же коньяк — в себя.
