Павел Блинников - Инквизиция
Ваня поел, Давид закурил. Он не мог допустить, чтобы дым сигары наложился на запах булочек. Мальчик выпил крепкого кофе, Давид указал на несколько свертков в углу. Там оказался великолепный костюм из серой шерсти, туфли и легкий плащ. Ваня отметил, костюм такой же, что на Давиде. Но возникла проблема с галстуком — Ваня не умел его завязывать. Давид помог.
— Теперь волосы и можно ехать, — сказал Давид, поправляя узел так, чтобы находился точно в ложбинке между ключиц.
— А что у меня не так с волосами? — Ваня провел по прямым каштановым волосам. После сна они слегка опустились, в принципе, прическа в порядке — Ваня всегда так ходил. У самого Давида волосы черные, как уголь, зачесаны назад и уложены гелем.
— Ну, тебя надо слегка подстричь, — сказал Давид, небрежно взъерошив прическу мальчика. — Но ладно, сделаем это в Краснодаре.
— А мы едим в Краснодар? — спросил Ваня, поправляя волосы. — Зачем?
— Оттуда мы полетим в Европу. Россия мне наскучила, к тому же у меня там встреча.
— Давид? — начал мальчик робко, когда колдун пошел в угол комнаты, где стоял его чемодан.
— Да?
— А зачем я вам нужен? Зачем вы меня украли?
— Мне ты не нужен. Но ты очень заинтересовал одного моего знакомого.
— Тоже колдуна?
— Да, — кивнул Давид.
— А зачем я ему?
— Не знаю, Иван. И у тебя все равно нет выбора.
Ваня воспринял это спокойно. Вообще с этим колдуном ему удивительно спокойно. Он не знал, почему, но тот распространял ощущение уверенности, что передавалось на мальчика.
— Давид?
— Да?
— А у вас есть тетрадь?
— Прости, не понял? — идеально ровные брови взлетели вверх.
— Ну, тетрадь, чтобы можно было писать, — замялся Ваня. — И ручка?
— Есть. Ты хочешь написать письмо?
— Нет. Я хочу записать несколько формул.
— Мы купим тебе все, что надо, когда будем выезжать из города. Пошли.
Давид вышел из квартиры, пропуская Ваню вперед, и, закрывая дверь, бросил на помещение прощальный взгляд. Он будет по ней скучать, но недолго. Они вышли на улицу, сели в черный 'Ягуар'. Машина повезла их вон из Ростова. По пути они остановились у магазина канцтоваров, Давид купил Ване тетради и ручки. До Краснодара они доехали за четыре часа. Давид совершенно забыл о мальчике, придаваясь быстрой езде. Ваня несколько раз смотрел, как меняются формулы колдуна, но зарисовать их не мог. Они слишком абсурдны, слишком запутанны, такого не запишешь.
Они добрались до места, Давид повез Ваню в парикмахерскую, где мальчика постригли под полубокс. Давид остался доволен. Они поехали в небольшой ресторанчик на окраине города и пошли перекусить. Ваня взял тетради, пока колдуны ждали заказ, мальчик снова уткнулся в поиск решение уравнений. Давид думал, куда им полететь. Он заказал бокал пива. При ресторане есть собственная пивоварня, свежее пиво Давид любил. Когда принесли запотевший бокал янтарной жидкости, решение родилось. Он захотел попробовать чешского пива. Представил пивовара, закладывающего хмель, солод и ячмень в бочку для варки и одним глотком осушил половину бокала.
— Ты был в Праге, Иван? — спросил Давид у мальчика. Как обычно тот оторвался от тетрадей очень неохотно и поначалу не понял, кто к нему обращается. Давид повторил вопрос.
— Я никогда не был за границей, — ответил Ваня. — Я и из Москвы уехал в первый раз. Краснодар третий город, в котором я побывал.
— Это печально. Если хочешь, мы можем поехать куда-нибудь в другое место.
— Как я могу решить, если там не был? — пожал плечами мальчик.
— Тогда, Прага. Я покажу тебе Карлов Мост и собор Святого Вита. Возможно, мы съездим в Локет.
— Отлично, — сказал мальчик безразлично.
— А что ты там пишешь?
— Формулы.
— Ты позволишь?
Давид взял тетрадь, просмотрел несколько страниц, исписанных аккуратным подчерком. Темные глаза глядели на цифры, безумный мозг почти сразу догадался, что ищет ребенок.
— Судя по твоим формулам, ты отрицаешь вычитание, — сказал Давид, возвращая тетрадь.
— Почему?
— Я не знаю, но получается так.
Мальчик опять пробежался по формулам взглядом.
— Нет, ну по логике из двух предметов действительно нельзя отнять другие два предмета, — сказал он через минуту. — Но ведь это не означает, что вычитания нет.
— Напротив. Если ты считаешь, что из двух предметов нельзя вычесть другие два предмета, почему ты сомневаешься в том, что вычитания нет?
— Но вся остальная наука и учебники…
— Наука? — перебил его Давид. — Наука отрицает и наше с тобой существование, Иван. Не слишком доверяй науке.
— Но если вычитания нет, что есть?
— Деление. Дробление. Раскладывание на части.
— А почему нет вычитания?
— Это очень просто. Потому что нельзя вычесть из меньшего большее.
— Почему? Если, допустим, из трех вычесть четыре, получится минус один.
— А что такое этот 'минус один'? — усмехнулся Давид. — Ты можешь себе представить что-нибудь в нашем мире со знаком минус?
— Нет.
— Вот видишь.
— Но тогда вся математика идет побоку.
— Ну и пусть себе идет, — отмахнулся Давид. — Тебя так волнует, что что-то там идет куда-то там? Если она неправа, пусть идет, куда хочет.
— Но миллионы людей…
— Миллионы людей могут ошибаться, а один может оказаться прав. Но в твоих формулах ты когда-нибудь придешь к еще одной очевидной истине, если продолжишь проводить параллели между математикой и реальной жизнью.
— И к какому же выводу?
— Я не стану тебе этого разъяснять, Иван. Вот мне это когда-то объяснили, и видишь, что со мной стало?
— А что с вами стало?
— Я сошел с ума, — словно подтверждая эти слова, лицо Давида усмехнулось по дикому, глаза заблестели. — Ты, кстати, тоже, но я настолько опережаю тебя в этом, что ты даже представить себе не можешь.
— А я почему сумасшедший?
— Потому что колдун. Каждый колдун сумасшедший.
— Но я не чувствую себя безумным.
— Это ничего. Первая стадия сумасшествия, когда ты считаешь себя нормальным, при этом являясь безумцем. Вторая стадия, когда тебе все равно. И третья, когда ты знаешь, что безумец и тебе это нравится.
— И третья стадия ваша? — спросил Ваня. Давид вдруг исчез, заменившись на миллиард сложнейших уравнений, но тут же вернулся молодым человеком с идеальной симметрией лица и тела. Мальчик потряс головой, отгоняя наваждение.
— Нет. У меня четвертая стадия, — продолжил Давид.
— А что это за четвертая?
— Четвертая — это я. Я такой один во всем Замысле.
