Юлия Фирсанова - Начало
Но, не смотря на все странности грез, выспалась я на славу. Конечно, все, пташки ранние, уже успели подняться. Ярина хлопотала на кухне, Фокма, я углядела из окна, усердно колол дрова. Вокруг только щепки летели, а чурки выходили стройные, ровненькие на загляденье. Когда так споро, ладно, будто забавляясь, работают, даже капельку завидно становится, тут же самой попробовать хочется. По счастью, приключения Тома Сойера я в детстве читала и побывать в роли покрасчика забора желанием не горела, к тому же сомневаюсь, что мне удалось бы даже поднять топор, каковым играючи орудовал дюжий крестьянин, лишь самую малость уступавший Самсуру в комплекции. Пострадавшая от капкана нога, перевязанная чистой тряпицей, Фокме нисколько не мешала. Понаблюдав чуток из окна за его трудами — ну надо ж, и не вспотел нисколько! — я умылась ледяной водицей из рукомойника и вышла на двор. Голоса моей компании раздавались со стороны распахнутых дверей сеновала. Устроившись на мягком сене, Лакс в красках и сильно жестикулируя живописал ночное приключение, Герг внимал ему с распахнутым ртом, Кейр стоял у стены и кивал. Проспавший вчера все интересное Фаль, нахально оккупировал плечо воина и тоже слушал, затаив дыхание. Когда я присоединилась к джентльменам, вор как раз завершал красочный рассказ, а посему мне осталось только улыбнуться в знак приветствия и вывести ехидное моралите:
— Да, изощрился Фокма так, то ни в сказке сказать, ни пером описать.
— Какое образное выражение! — моментально восхитился поэт.
— Дарю, — без зазрения совести расщедрилась я. А чего стесняться? Раз народное, значит, принадлежит всем и мне в том числе! — Кстати, Герг, как твой зад? Отдохнул?
— Гораздо лучше, Оса, Кейрово лекарство поистине чудодейственно, хоть и жжется огнем! Я уже смогу сесть на лошадь, спал же, как мертвец, — заверил меня Щегол.
— Разлагался и вонял что ли? — моментально подколол поэта Лакс.
— Отринув все земные заботы, — наставительно поправил его Птица с не менее глумливой ухмылкой.
— Отлично! — улыбнулась я и предложила: — А не пойти ли нам позавтракать? Из кухни, кажется, пирогами с ягодами пахнет!
— Соблазнительница, — страстно простонал Лакс, схватившись за плоский, как стиральная доска, живот и покатился по сену.
Всем остальным моя идея насчет завтрака тоже показалась дельной. Горячая, с пылу с жару, сдоба может и вредна для желудка, как уверяют врачи, но настолько вкусна, что устоять против искушения невозможно. Впрочем, давно известно: все, что мы любим, либо безнравственно, либо вредно для здоровья, но запретный плод столь сладок, что чихать мы хотели на все предостережения!
Выбравшись из мягкого сена, мы дружной голодной компанией потянулись на зов желудков. Увлекательный процесс колки дров уже был приостановлен. У изрядной поленницы, опираясь на топор, Фокма что-то вещал Ярине. Та, в новеньком платье и стоящем колом, почти белом фартуке, просто лучась счастьем, внимала изобретательному кавалеру. Похоже, у них все сладилось.
— Аромат пирогов, хозяюшка, ласкает мое обоняние! — польстил крестьянке Лакс, демонстративно потянув носом воздух, и застонал.
— Пироги? Какие пироги? — будто очнувшись от грез, заморгала женщина, а потом с испуганным ахом: — Пироги! — подхватила юбку и поспешно устремилась в кухню.
— Надеюсь, не пригорят, — вовсе не сердито хмыкнул Кейр ей вслед.
— Любовь подчас требует жертв, — не без патетики вставил Герг и со смешком прибавил:
— Надеюсь, выпечка будет единственной пострадавшей от сего пылкого чувства!
Фокма проводил свою обоже влюбленным взглядом, и только потом соизволил заприметить нашу компанию. Все еще сжимая в одной руке маленький такой, толщиной с мою руку, топорик, крестьянин двинулся ко мне с самым решительным выражением на бородатой физиономии.
— Эй, Фокма, в чем дело? — я малость занервничала, впрочем, и Кейр тоже, потому что выступил вперед и загородил меня своим телом.
Прихрамывая, мужчина подошел еще ближе, опустился перед нами на колени, недоуменно нахмурился, обнаружив топор в руке, отбросил его влево, ловко воткнув в колоду, и прочувствованно прогудел:
— Спасибо вам, почтенная магева, как и благодарить не знаю! Счастьем всей жизни вам обязан!
— Отблагодари, сделай Ярину счастливой, — велела я, не найдя более подходящего поручения и радуясь уже тому, что ополоумевший мужик не полез ко мне обниматься с топором в руке. А то получилось бы у Ксюхи две нежизнеспособные половинки!
— Да я! Да мы!.. — забормотал Фокма, а потом схватил мою руку и принялся смачно лобызать ее, точно разнежничавшийся щенок.
Кое-как избавившись от признательного сверх всякой меры крестьянина, я змейкой шмыгнула в дом, смущенно бормоча под нос:
— Что они все руки мне измусолить норовят! Это негигиенично! Медом что ли там намазано?
— Давай проверим! — тут же предложил Лакс, устремившийся в горницу вслед за мной, пока Кейр и Герг продолжали беседовать с Фокмой во дворе, выясняя, как именно они с Яриной решили устроить свою будущую супружескую жизнь. Матримониальные планы у мужика оказались основательными, не зря, видать, вечеряли под яблонькой.
— Каким образом? — заинтересовалась я, вытирая сполоснутые руки чистым полотенцем.
— А вот так, — Лакс взял мою руку и неожиданно нежно чмокнул прямо в середину ладошки.
— Ну как? — с деланным безразличием уточнила я экспериментатора, пытаясь не обращать внимания на участившееся сердцебиение и предательски наползающую истому.
— Сладко! Но мед ли, не разобрал, надо бы повторить! — нахально заявил рыжий неожиданно охрипшим голосом и, взяв мою ладонь обеими, принялся нежно целовать, не пропуская ни одного пальчика. Голубые глаза Лакса горели, как два колдовских светильника и больше всяких пирогов мне хотелось попробовать на вкус его горячие, такие мягкие, такие твердые, такие нежные губы.
— Уж простите меня, едва не сожгла пироги-то! Вот голова дырявая! — в горницу, открыв дверь задом, а потому и не узрев ничего компрометирующего, пятясь, вдвинулась оправдывающаяся Ярина. В руках женщина держала здоровенный деревянный поднос с горячей сдобой, накрытой расшитым, небось, парадным, полотенцем, извлекаемым из сундуков по красным дням. — Сейчас к завтраку на стол соберу!
Я неловко отняла руку у Лакса и преувеличенно бодро сказала:
— Не переживай из-за пустяков! Все хорошо, что хорошо кончается! Впрочем, к пирогам это не относится. Боюсь, они, даже если б умудрились пригореть, были обречены на съедение.
Позавтракали мы и впрямь славно, только при виде кринки с медом мои щеки почему-то начинали неудержимо краснеть, и я избегала поглядывать на рыжего вора, он же напротив так и старался поймать мой взгляд.
