Мэрион Брэдли - Верховная королева
– Таким вестям он и впрямь не порадуется, – кивнула Моргейна, – но, может статься, вспомнит о принесенной клятве.
– О да, а у Вивианы есть против него и еще одно оружие, – отозвался Кевин, но какое именно, так и не сказал.
Кевин ушел, а Моргейна осталась сидеть, размышляя о наступающем вечере. За ужином будет музыка, а потом… что ж, Кевин – замечательный любовник, он ласков, тщится угодить ей, и весьма надоело ей спать одной.
Моргейна еще не ушла к себе, когда Кэй возвестил прибытие нового гостя.
– Твой родич, леди Моргейна. Не поздороваешься ли ты с ним и не подашь ли ему вина?
Моргейна кивнула, – неужто Ланселет возвратился так скоро? – но прибывший оказался Баланом.
В первый момент молодая женщина едва его узнала: он заметно раздался вширь; надо думать, не всякий конь ныне выдержит этакого великана! А вот Балан сразу же ее признал.
– Моргейна! Приветствую тебя, родственница, – промолвил он и, усевшись рядом с нею, принял чашу из ее рук. Молодая женщина сообщила гостю, что сейчас Артур беседует с Кевином и мерлином, но непременно увидится с ним за ужином и расспросит о новостях.
– Да новость у меня лишь одна: на севере опять объявился дракон, – рассказывал Балан, – нет-нет, никакой это не вымысел и не бредни старика Пелинора, – я сам видел след и разговаривал с двумя очевидцами. Они не лгут и не выдумывают Бог весть что, дабы позабавить собеседника и придать себе весу; они за собственную жизнь дрожат. Говорят, будто чудовище выбралось из озера и сцапало их слугу… они мне башмак показывали.
– Б-башмак, кузен?
– Бедняга потерял его, угодив в пасть; башмак был весь в какой-то слизи, и… я даже притронуться к ней побоялся, – отозвался Балан. – Хочу попросить у Артура полдюжины рыцарей себе в помощь: с чудовищем надо покончить.
– Если Ланселет вернется, позови заодно и его, – промолвила Моргейна как можно беспечнее. – Познакомиться с драконами поближе ему не помешает. Я так понимаю, Артур пытается женить Ланселета на Пелиноровой дочке.
Балан внимательно поглядел на собеседницу.
– Не завидую я девушке, что получит в мужья моего маленького братца, – промолвил он. – Слыхал я, что сердце его ему не принадлежит… или, может быть, мне не следует…
– Не следует, – отрезала Моргейна. Балан пожал плечами:
– Да пожалуйста. Стало быть, у Артура нет особых причин подыскивать Ланселету невесту вдали от Камелота. А я и не слышал, что ты возвратилась ко двору, родственница, – промолвил он. – Ты чудесно выглядишь.
– А как поживает твой приемный брат?
– Когда мы виделись в последний раз, Балин был в добром здравии, – отозвался Балан, – хотя Вивиану до сих пор терпеть не может. Однако нет причин полагать, будто он затаил на нее злобу, обвиняя в смерти нашей матери. В ту пору он рвал и метал и клялся жестоко отомстить, но, воистину, лелеять такие мысли по сей день мог бы только безумец. Как бы то ни было, и чего бы он там про себя ни думал, вслух он ничего такого не говорил, когда был здесь на Пятидесятницу год назад. Это Артур новый обычай ввел, – может, ты не знаешь, – где бы мы ни странствовали, в какой бы уголок Британии судьба нас ни забросила, на Пятидесятницу все его прежние соратники до единого должны съезжаться в Камелот и трапезовать за его столом. В этот праздник он посвящает юношей в рыцари, избирает новых соратников и выслушивает любого просителя, даже самого смиренного…
– Да, об этом я слыхала, – кивнула Моргейна, внезапно ощутив смутную тревогу. Кевин поминал про Вивиану… Моргейна внушала себе, что ей всего лишь неспокойно при мысли о том, что женщина лет столь преклонных приедет ко двору как простая просительница. Балан прав: спустя столько лет о мести помышлял бы только безумец.
В тот вечер было много музыки; Кевин играл и пел на радость всем собравшимся; а еще позже, уже ночью, Моргейна выскользнула из комнаты, где спала вместе с незамужними дамами из королевиной свиты, неслышно, точно призрак – или точно обученная на Авалоне жрица, – и направилась в покои Кевина. Возвратилась она к себе перед самым рассветом, довольная и ублаготворенная, хотя то, что она услышала от Кевина, – впрочем, Богиня свидетель, им нашлось о чем поговорить и помимо Артура, – изрядно ее беспокоило.
– Артур меня и слушать не желает, – рассказывал Кевин. – Говорит, что жители Англии – христианский народ, и хотя не станет он преследовать своих подданных, ежели кто-то из них и почитает иных богов, однако ж он поддержит священников и церковь, точно так же, как они поддерживают трон. А Владычице Авалона он велит передать, что, ежели желает она забрать меч назад, так пусть придет и возьмет.
Уже возвратившись к себе в постель, Моргейна долго лежала, не смыкая глаз. Это же легендарный меч, благодаря ему с Артуром связаны бесчисленные люди Племен и северяне тоже; только потому, что Артур присягнул на верность Авалону, его поддерживает смуглый народец до римских времен. А теперь Артур, похоже, отступил от данной клятвы далеко, как никогда.
Надо бы поговорить с ним… впрочем, нет, Артур к ней не прислушается; она – женщина, и притом его сестра; и между ними неизменно живо воспоминание о том утре после коронования, так что никогда не смогут они побеседовать свободно и открыто, как встарь. Кроме того, от имени Авалона она говорить не вправе; она сама отреклась от былой власти.
Может статься, Вивиана сумеет заставить его понять, сколь важно соблюдать принесенную клятву. Но, сколько бы Моргейна ни убеждала себя в том, закрыть глаза и заснуть ей удалось очень не скоро.
Глава 17
Еще толком не проснувшись, Гвенвифар почувствовала, как сквозь полог кровати проникает ослепительно яркий солнечный свет. «Лето пришло». И тут же: «Белтайн». Самый разгул язычества… королева не сомневалась, что нынче ночью многие слуги и служанки ее украдкой выскользнут за двери, как только на Драконьем острове заполыхают костры в честь этой их Богини, дабы возлечь друг с другом в полях… «И кое-кто наверняка возвратится домой с ребенком Бога во чреве… в то время как я, христианская жена, никак не могу родить сына своему дорогому супругу и лорду…»
Устроившись на боку, она глядела на спящего Артура. О да, он – ее дорогой супруг и лорд, она искренне его любит. Он взял ее как довесок к приданому, в глаза невесты не видя; однако же любил ее, холил? и лелеял, и почитал… не ее вина, что она не в силах исполнить первейший долг королевы и родить Артуру сына и наследника для королевства.
Ланселет… нет, она дала себе слово, когда тот в последний раз уезжал от двора, что больше не станет о нем думать. Она по-прежнему алкала его сердцем, телом и душою, однако поклялась быть Артуру верной и преданной женой; никогда больше не позволит она Ланселету даже тех игр и ласк, после которых оба они тосковали о большем… Это означает играть с грехом, даже если дальше они не идут.
