Элеонора Раткевич - Время золота, время серебра
Ты стоишь, а вокруг тебя мир содрогается от злобного хохота. И в тебя летят и летят плевки вперемежку с комьями грязи. И ты далеко не сразу понимаешь, что давно уже стоишь один-одинешенек. Насмехаться, плеваться и бросать в тебя грязью просто некому. Облегчение наступает ненадолго. Очень скоро ты понимаешь, что равнодушие — наихудший вид казни. И ты уже почти готов искать проклятых мальчишек, чтоб еще раз поползать перед ними на брюхе. Плевки и комья грязи лучше, чем совсем ничего. Ты никогда еще не был один. Совсем никогда. Ты не можешь. Не умеешь этого.
Именно в этом состоянии тебя и застает посланец герцога. Он берет тебя за руку и ведет. Ты не спрашиваешь — куда. Просто не спрашиваешь, и все. Он приводит тебя в небольшой уютный дом. Четыре комнаты. Садик. Он говорит, что теперь это все твое. Он вручает тебе деньги. Твое жалованье за месяц вперед и то, что герцог почел необходимым выделить на твое ежемесячное содержание. Теперь ты будешь получать деньги за то, что ничего не делаешь. За то, что тебя выгнали. Посланец передает тебе какую-то еду с кухни и несколько бутылок вина. Потом он уходит, а ты смотришь вокруг и понимаешь, что есть казнь куда хуже равнодушия. Имя ей — милосердие. Его светлость смеет быть каким угодно со своими жертвами, даже милосердным. Ну еще бы! Это делает его таким красивым в глазах окружающих. А на твои чувства ему плевать. Потому что он герцог, а ты — Томас. И всегда им был. Думаешь, далеко ушел от своего брата? О, милорд герцог живо укажет тебе твое место! И чего стоит вся твоя верная служба? Да ни черта она не стоит, приятель, ведь ты — Томас, а с Томасами только так и поступают. Когда они перестают быть нужны, их просто бросают собакам. А если при этом можно еще и покрасоваться в добре и милосердии, так отчего же этого не сделать? Ведь не человека оскорбляешь, всего лишь Томаса. И вовсе ни при чем тут несчастный карлик Хьюго. Не будь его — нашелся бы другой. Ведь ты — Томас, приятель, самый настоящий Томас, какая разница, чем тебя поколотит твой властелин, как зовут его новую палку, нет разницы, тебе-то все равно достанется, ведь ты — Томас, а его зовут милорд, представляешь? Имя у него такое. Милорды всегда пинают Томасов, вот в чем все дело. И ты опять поползешь на брюхе, глотая слезы и пыль, а Полли будет хохотать… Поползешь? Да ты до сих пор ползешь, приятель, каждый глоток вина, каждый кусок еды, каждая ночь в этом доме, каждая медная монета — все милостью милорда, что это, как не новый пинок? А Полли все хохочет, хохочет… и весь замок поет, как огромный колокол: распоряжение милорда герцога… распоряжение милорда герцога…
А он даже посмотреть на тебя не захочет, милорд проклятый! Ему даже презирать тебя лень. Он не станет смотреть, как ты ползешь — оплеванный, забросанный грязью и смехом. Не станет.
Вот только об одном он забыл, великий милорд герцог, у него есть маленький сын, жалкий щенок, коего коротышка извлек из герцогини посредством каких-то хитрых манипуляций. Представляю, какие мерзости он над ней проделал. А ты представляешь, великий милорд герцог? А тебе наплевать, да? Ты все равно его любишь, этого щенка? Меня — нет, а его — да? Вот и хорошо, ваша светлость, вот и хорошо.
Томас встал и, шатаясь, вышел из комнаты. Он был безумен и знал это. Ему было все равно.
Рыцарь
В библиотеке было солнечно. Там сидел герцог с ребенком на руках.
— Так вот зачем вы тогда дали мне денег, милорд, — шепнул Шарц.
— А ты думал, — тихонько фыркнул герцог, бережно прижимая к себе спящего младенца.
— А я думал, вы просто дурак, ваша светлость, — признался шут и доктор.
— Это ты — просто дурак, а я — дурак с титулом, — пояснил герцог. — Нет, я бы все равно дал тебе денег, можешь не сомневаться… но, когда ты сказал, что женщины не должны умирать родами, я просто отвязал свой кошель и отдал все, что у меня было. По счастью, было изрядно. Я, видишь ли, ездил в столицу, собираясь решить одно весьма запутанное дело, и, по правде говоря, не слишком надеялся на успех. В случае провала моей затеи я намеревался безобразно напиться, для чего и захватил этакую прорву денег. Однако дело решилось быстро и в мою пользу, так что я смог с чистой совестью отдать этот кошель тебе — и видит бог, нисколько об этом не жалею.
— А ведь я так и не нашел ответа, милорд, — вздохнул Шарц. — Зря вы потратили столько денег.
— Вот еще! — возразил герцог. — Ты спас мою жену и моего сына — и говоришь, зря! Да ради одного этого! Я, видишь ли, уже был женат… — герцог вздохнул и замолчал.
Шарц не осмелился ничего сказать. Что тут скажешь, когда и так все ясно? Был.
— Она умерла, — сказал герцог. — Умерла, рожая мне сына. Младенца спасти не удалось. А я ведь и не знал ничего. Война. Дома меня не случилось. Когда я вернулся… их уже не было, понимаешь? Просто две могилы. Я не простился с ней. Не простился. А его не увидел даже… И теперь, когда… мне показалось, что все повторяется, что бог сошел с ума, продал мир дьяволу, и теперь этот ужас будет длиться вечно. Но бог не сошел с ума. Он послал мне тебя.
Ну что на такое ответишь? Лучше молчать. И без того через раз его ангелом честят, то Полли, то миледи, теперь вот и сам милорд… И попробуй тут возрази, что он всего лишь доктор.
— И если он есть, твой секрет, ты его найдешь, я не сомневаюсь, — добавил герцог.
Шарц невольно залюбовался: весь такой огромный герцог стоял, прижимая к себе спящего младенца, и ясные лучи солнца заливали их мягким золотом.
Вдруг золотистую идиллию перечеркнула грубая черная тень.
— Добрый день… милорд, — в дверном проеме, наступив на льющееся в библиотеку солнце, стоял Томас.
— Томас… — ошарашенно пробормотал герцог.
— Меня так больше не зовут, милорд, — тяжело промолвил Томас.
— Я не велел пускать тебя, — нахмурился герцог. — Как ты проник в замок?
— По стене, милорд! — пьяно усмехнулся Томас.
"Это правда, — подумал Шарц, глядя на Томаса. — Придурок выпил столько вина, что почти отравился. Тонкая грань между опьянением и отравлением. Грань, дающая силу и похищающая разум".
Шарцу стало не по себе.
— Чего ты хочешь, Томас? — тихо спросил герцог.
— Томас ничего не хочет, — отозвался Томас. — Он умер. Я убил его.
"Ой как плохо! — мелькнуло у Хьюго. — Парень явно не в себе, если и вовсе не свихнулся!"
— Хорошо, чего хочешь ты? — севшим голосом поинтересовался герцог.
— Причинить вам боль, милорд, — промолвил Томас и шагнул внутрь.
В руке у него был топор. Тяжелый боевой топор со стены в соседней комнате. Дверь захлопнулась.
— Я только передам мальчика… Хьюго, возьми ребенка! — торопливо проговорил герцог. — … и весь к твоим услугам!
