Елизавета Дворецкая - Ночь богов, кн. 2: Тропы незримых
И тут она вспомнила. Именно здесь они с Лютомером и Радомером втроем загрызли зверозмея, здесь скрывалась Галица, выращивая зверозмеенышей, основу своей будущей силы и власти. Войдя священной ночью в пространство Навного мира, они попали не к Ладе, а туда, куда им обязательно требовалось попасть. Кто сумел это сделать – Яровед, наполненный силой Рода, или сам Лютомер, принимающий в эти дни дух божественного отца-Велеса, – она не знала, но и думать не оставалось времени.
Ибо Галица была здесь. Изможденная женщина с распущенными волосами и огромными черными в полутьме глазами, она сидела у огня и смотрела в широкую глиняную чару с водой. Держа ладони над водой, колдунья вела со стихией неслышную беседу. Она тоже спешила использовать священное время, увеличивающее всякие силы. Она вела разговор с духом-подсадкой, и ее голос князь Вершина слышал как голос собственной души.
И вдруг ее уединение нарушилось. В надежном убежище из ниоткуда появилась сразу целая стая – два волка и три медведя. Это были духи живых, принявшие в Навном мире иной облик, и это были ее враги.
Галица вскочила, опрокинула чару и бросилась бежать. Вода вылилась на огонь, пламя опало, угли зашипели.
…В Ратиславле, где весь род, собравшись в братчине, с тем же буйным разгулом отмечавший новогодье, князь Вершина вдруг выронил чашу с медовухой и упал прямо на праздничный стол. К нему кинулись, пытались поднять, думая, что князюшка спьяну не устоял на ногах, а князь дико кричал, словно его жжет пламя, бился и изгибался. Прибежали бабка Темяна и Велерог, возглавлявшие колядные обряды, но ничего сделать не получалось – Вершина кричал, будто его сжирает внутренний огонь, бился, царапал себе руки и лицо, рвал волосы, отталкивал даже свою мать, никого не узнавая. Его связали, облили наговоренной водой, и он немного утих, но продолжал вскрикивать и стонать. Праздник прекратился, по городку пролетел жуткий слух: самим князем завладел какой-то злобный дух и князь умирает!
А в Навном мире белый волк, одним прыжком перелетев через гаснущий огонь, кинулся вон из пещеры следом за бегущей женщиной. Выбегая наружу, она запнулась, упала – но едва ее тело коснулось земли, как женщина исчезла и вместо нее вскочила собака – среднего размера, рыжевато-бурая, с вислыми ушами. Понимая, что эти пятеро, каждый из которых по отдельности был значительно крупнее и сильнее нее, пришли за ее смертью, собака мчалась через лес с такой скоростью, будто у нее восемь лап.
Но и преследователи не отставали. Два волка, белый и серый, летели над землей, почти не касаясь лапами тропы, и три медведя – один огромный, второй поменьше и третий, медведица, еще поменьше – тоже не отставали. Бегущий медведь догонит даже лошадь, не говоря уж о какой-то собаке.
Собака металась из стороны в сторону, пытаясь уйти то в норы, то за реку, но каждый раз кто-то обходил ее и впереди оказывалась оскаленная огромная пасть и горящие яростью звериные глаза. Но собака, в отчаянии спасая свою жизнь, всякий раз уворачивалась со змеиной гибкостью и каким-то чудом избегала когтей и зубов.
– Гони, гони, братец Белый Волк, скорее гони! – раздался сверху знакомый голос, и огромный черный ворон мелькнул над головами. – Утро близко, а утром уйдет! Гони!
– Братец мой, Черный Ворон! – взвыл в ответ волк. – Ты везде летаешь, все пути знаешь! Куда бежит враг мой, где спастись хочет?
– Вижу выход наверх, в Явный мир! – прокаркал ворон, делая широкие круги над головами. – Туда тропа лежит натоптанная! Как выйдет в Явный мир, не догоните, вашим лапам туда хода нет!
– Где выход? В какой земле?
– В твоей земле родной, возле Угры-реки! Есть там лес дремучий, а в лесу болото зыбучее, а в болоте тьма черная, проклятая, костями человечьими устланная! Яма та – ворота духа черного, духа подсадного, что сердце сосет, человека губит!
– Я знаю, знаю! – закричала на бегу Лютава. – Знаю! Та яма! Где кости! Где она людей топила, в жертву приносила!
– Братец Черный Ворон! – снова взвыл белый волк. – Лети в Явный мир, на Угру-реку! Найди старика Просима, скажи ему, что враг его вот-вот из черной ямы вылезет! Скажи ему!
– Скажу! – ответил Черный Ворон, сделал еще круг, взмыл вверх и исчез.
Образовав широкое полукольцо, звери гнали собаку, не давая свернуть в сторону. Она неслась из последних сил, иногда оглядываясь и видя совсем близко морды преследователей. Собака порой сливалась с окружающим пространством, и Лютаве приходилось напрягать все силы, чтобы продолжать ее видеть. Уже светлело впереди крохотное пятнышко – выход в Явный мир. Выйдя туда собакой, Галица не сможет сразу вернуться в свое тело, но зато сохранит жизнь. А ее преследователи едва ли захотят выходить в Явь в зверином облике – да и смогут это только двое из пяти – чтобы оказаться за много переходов от своих человеческих тел.
…А старик Просим, вместе с домочадцами певший колядные песни во дворе села Крутиничей, где жили родичи невестки, вдруг остановился и замер. Видимый ему одному, над головой кружил огромный черный ворон.
– Тор-ропись, стар-рик! – прокаркал он. – Вр-раг твой стр-рашный, что р-род твой загубил, на землю спешит! Из ямы чер-рной вот-вот выбер-рется! Тор-ропись!
Просим мгновенно все понял. Бросив мешок с пирогами, он метнулся в сени и схватил топор, один из тех, что в каждом доме лежал под лавкой, лезвием ко входу, оберегая семью. Как был, в вывернутой шубе покойной жены, в ее платке поверх козьей личины, сам страшный и дикий, как дух, бортник побежал в лес, и воодушевление священной ночи наполняло старое, почти негодное тело невиданной силой и резвостью. Просим летел, как молодой, не чувствуя своих усталых ног, зная одно – сейчас он свершит свою месть, сейчас или никогда! Волшебная ночь конца года подарила ему эту драгоценную возможность, и он был полон решимости не упустить ее, даже если за этот последний порыв придется заплатить остатком жизни.
К счастью, Крутиничи жили на другой стороне того же леса. Кто-то не так давно возил из лесу бревна, и широкий след от полозьев еще виднелся. По следу бежать было легче. Потом он свернул в другую сторону, но уже началось замерзшее болото, и старик рванул напрямую. Этот лес он за всю жизнь выучил так хорошо, что не мог бы заблудиться ни в какое время года, ни днем, ни ночью.
Вот могильный холм – под снегом он кажется ниже, но стоит, напоминая об обязанности мести. Вот и яма – она не замерзла на зиму и дышит черной водой среди белого снега, как зловещий глаз Того Света.
Задыхаясь, старик подбежал к яме и схватился за грудь. Никаких следов на снегу не было – успел!
А вода в яме вдруг заволновалась и пошла паром. Крякнув, Просим привычно ухватил топор обеими руками. Вода забурлила – нечто раздвигало слои бытия, открывая ворота между мирами.
