Юлия Славачевская - Если вы не в этом мире, или Из грязи в князи
И еще… Кто из них спускаться после посещения личных апартаментов фрейлин будет? Рауль?! Или Никас с Матиасом? Ага. Как же… Мечтать не вредно: мой женский батальон спросонья пленных не берет!
— Стоять! — гаркнула я на разгулявшихся мужиков. — Куда намылились?
— Переводить болезнь в приятный досуг! — широко улыбнулся Никас, поддерживая окосевшего друга.
— Думаете, поможет?.. — с сомнением покосилась я на мужа. Тот пребывал в… глубоком раздумье. Это я так… для поддержания престижа, ибо на королевском челе никаких: ни умных, ни других мыслей не отражалось. Чистый лист без единого знака препинания. Нет. Чистая промокашка!
— Н-не уверен, м-мадам, — попытался раскланяться единственной даме в их обществе галантный гламуготец — и в результате положил на пол двоих оставшихся бойцов мужского Сопротивления. Ага! Лига борьбы с пьянством, блин! Пока не выпьют все, что горит, — не победят!
— В таком случае, — заявила я, — рисковать не будем. Тащите монарха на кровать.
Сказать было легко! Осуществить оказалось гораздо труднее. Матиас упорно не желал двигаться с места и цеплялся за все попадающееся под его загребущие руки. Поскольку руки у него были длинные, то попадало многое. В основном, конечно, я. Но не только…
По дороге Матиаса к кровати страна лишилась: двух ценных ваз, одной картины, туалетного столика с кувшином и набором бокалов, занавески с карнизом и куском лепнины… и еще чего-то там по мелочи.
Я так устала! Кто бы знал, какое это утомительное занятие — укладывать мужа в брачную постель! Обе его невозможно длинные опоры сильно качались и двигались не по прямой, а зигзагом. Приходилось забегать вперед и показывать нужное направление царскому телу и двоим оставшимся грузчикам, потом подталкивать сзади. При этом я еще и пыталась спасти часть государственного имущества.
К моменту воссоединения мужа с кроватью я чувствовала себя шпалоукладчицей как минимум. Или кариатидой — как максимум.
«Подумаешь — с женой не очень ладно.
Подумаешь — неважно с головой.
Подумаешь — ограбили в парадном.
Скажи еще спасибо, что живой».[50]
Вот так подумаешь — и согласишься. С головой у кого-то точно неважно — ее снесло винным потоком. С женой (в смысле, со мной) — вообще жуть. Ограбить… ну, я его сейчас ограблю и без парадного. Обязательно. Чтобы он мне ночью, страдая белой горячкой, корону зубчиками вниз на башку не надел. Ну вот. Все необходимые условия выполнены. Так что пусть будет счастлив, что живым останется!
— Спасибо! Благодарю вас, господа, за неоценимую помощь Сегальской монархии, — вежливо поблагодарила я уползающих приятелей, отдавших другу последний товарищеский долг.
Мой голос перемежался звуками падающих предметов и тихими, сквозь зубы, мужскими ругательствами.
— Выход — это там, где светло, — указала верное направление Раулю, старательно открывающему головой багетную раму.
Герцог благодарно промычал что-то вежливо-невразумительное.
А я уже снабжала инструкциями второго «орла»:
— Никас, поднимите голову, вы оставляете за собой белый след. Это улика! Утром мне придется объясняться с мужем, и я, учитывая патологическую ревность кое-кого, не смогу ему потом убедительно доказать, что между Гламуготией и Сегалом в этой постели ночью ничего предосудительного не было!
Закрыла дверь за дрейфующими эсминцами и вернулась к кровати. Матиас уже очухался и начал подавать слабые признаки жизни.
— Дорогая, присоединяйся! — При том, что лежал один такой умный по диагонали.
Да-а-а! Лучше бы он проявлял слабые признаки ума!
— Матиас! — воззвала ко всему светлому в королевской душе. — Подвинься!
— Не-а, — игриво заржал благоверный. — Залезай сверху!
— Что?! Что мне сделать? — переспросила, не поверив своим ушам. — Зачем?
— Мне к тебе тянуться лень! — честно признался король, лукаво поблескивая глазами. И вверг меня в шок.
Пока я перезапускала серьезно подвисшую систему и раздумывала, чем бы его эдаким сразить наповал, муж приподнялся на локте и с интересом принялся разглядывать так и не выпущенную мной из руки железяку.
— Алиссандра, стесняюсь спросить — зачем тебе рыцарский гульфик? — закатился в пьяном хохоте ненаглядный. И я его чуть не стукнула… гульфиком. Но быстро передумала. Вдруг он решит, что я его королевское достоинство другим «достоинством» оскорбила?
— Что в темноте под руку попалось, то и использовала! — рявкнула я, оскорбленная в лучших чувствах.
— Драгоценная моя, — задыхался король. — Мне уже страшно, что тебе в следующий раз может «под руку» попасть!
— Что попадется, то и оторву! — мрачно пообещала я, надувая губы.
— Жестоко… — немного успокоился король и потянулся ко мне. — Иди сюда!
— Зачем? — насторожилась я странной смене настроения.
— Я тебя поцелую, — томно ответил он и откинулся на подушку в очень выгодном ракурсе.
У меня в голове забегали, замельтешили мысли, начиная от «а зачем ему это надо?» до «спасибо, Господи, прозрел!».
— Зачем? — все же переспросила, надеясь услышать вразумительный ответ.
— «Зачем-зачем»! — передразнил муж и, отобрав один из основных предметов рыцарского туалета, притянул к себе. — Затем, что ты мне нравишься!
Чудны дела твои, Господи!
— Пра-авда? — постаралась я контролировать свой рот, расплывающийся от счастья до ушей. — И давно?
— С первой брачной ночи, — покаялся супруг. — Просто, понимаешь, обстоятельства таковы… очень долго объяснять. Давай я вместо скучных разговоров о политической необходимости строгого воздержания расскажу, как ты мне нравишься?
Какая женщина устоит против такого ласкового и нежного мужского призыва? Я в число стойких женщин не входила и поэтому немедленно согласилась:
— Давай!
И понеслось…
«Мы — мужики. У нас не заржавеет,
Не облысеет и не упадет.
Мы рождены, чтоб нам, благоговея,
Смотрели уши любящие в рот».[51]
Начался сеанс «после восемнадцати». Меня потихоньку освобождали от ночной сорочки и перечисляли мои достоинства, вгоняя в краску между поцелуями.
Честно говоря, я подозревала, где он набрался подобных слов. Уж больно его жаркие комплименты напоминали выдержки из книги «Что сказать даме при любовном свидании» Ластилло Подмастилло. Я ее у фрейлин отобрала и читала с Омаль в карете. Недолго, правда… очень боялась разбудить учителя своим диким гоготом.
Матиас разливался соловьем:
