Мария Семенова - Тайный воин
Вот беззвучно рванулось, ударило в тучи узкое белое лезвие… Люди невольно втянули головы в плечи. Спустя несколько мгновений полоснул грохочущий свист, похоронивший прочие звуки.
Прянул вскачь лишь жеребец Болта Нарагона, отобранный за красоту и быструю меть. Неказистые лошади стражников охлёстывали себя хвостами, садились на задние ноги, прижимали уши, но удил не закусывали. Упряжные оботуры остановились и заревели, только рёва не было слышно. Из кожаного болочка, оттолкнув чьи-то руки, высунулась девушка. Царевич Эрелис обернулся, указал сестрице на вершину холма. Его буланый не рвался удирать, лишь плотнее жался щекой к человеческому плечу. Царевна Эльбиз кивнула, поправила съехавший платок, стала смотреть. Сенные девушки вновь попытались утянуть её внутрь болочка. Она на них замахнулась.
Белое лезвие оторвалось от земли, унеслось в облака. Грохот смолк, оставив по себе медленно стихающий звон в ушах у людей. Потом вдалеке снова загремело, но понятней и тише. Это говорил водопад. Вновь пронизывая тучи, рушилась на склоны вода, извергнутая кипуном.
– Спасибо, благородный Невлин, – подал голос царевич. – Стоило приехать сюда хотя бы затем, чтобы это увидеть.
Рыжебородый оглянулся на господина. Эрелис перехватил его взгляд, глаза чуть заметно улыбнулись: «И тебе спасибо, друг мой…» Стражник расправил плечи, повёл буланого дальше, готовый заслонять юного наследника хоть от новой Беды.
Ещё два витка змеящейся дороги – оботуры втащили возок на площадку перед распахнутыми воротами.
– Добро пожаловать под кров моих предков, праведный государь, – сказал Болт.
Жизнь в Чёрной Пятери успела научить Ознобишу: чем важней гости, тем больше переполоха, беготни и забот. А награда, если даже перепадёт, того гляди выйдет сродни наказанию. Он помнил, каков вернулся Сквара, призванный захожниц песнями веселить. Настолько замордованным и несчастным Опёнок даже из холодницы не выходил. Ознобишу так и не признали за своего гудебные снасти, а песни он помнил по преимуществу Скварины… то есть вовсе не ждал, чтобы его вытребовали для развлечения гостей. Только всё равно был бы рад укрыться подальше. К примеру, в любимой книжнице отсидеться… благо книжницей мирская учельня превосходила Пятерь настолько же, насколько уступала ей стенами. Ознобиша знал: прятаться нельзя. Этому Чёрная Пятерь тоже крепко выучила его.
Он на всякий случай держался за спинами, стоя в переднем дворе, но на цыпочки время от времени приподнимался. Стыд было бы вовсе не посмотреть, что там за царевич с царевной.
– А я думал, все цари – воины, – шепнул коренастый русоволосый Ардван.
Ему не было равных в краснописании, его прочили в переписчики важных книг, лествичников и указов.
Ознобиша, почти повисший у него на плечах, ступил наземь. Стражники и вельможи, даже старик, как ни в чём не бывало соскакивали с лошадей. Только пухлого белолицего парнишку вынул из седла рослый, могуче сложённый рында. И Ознобишин ровесник пошёл через двор на деревянных ногах, что есть сил пряча онемение и усталость. А из болочка, вырвавшись от служанок, спрыгнула девушка, по виду – едва наспевшая. Догнала брата, схватилась за его руку. Скромно потупилась, засеменила с ним рядом. Она была чуточку выше ростом, но брат есть брат. Особенно такой, кого называют третьим наследником.
Вот они, значит, царственные сиротки. Вот за кого принял гибель Скварин друг Космохвост. Ребята как ребята. Обыкновенные…
Потом, бегая с другими учениками и слугами между поварней и большим залом, Ознобиша разочарованно спрашивал себя: а чего, собственно, ему не хватало? Царского сияния ждал?..
Ночью обитатели учельни спали плохо. Неутолённое любопытство – скверный постельник. Поди задремли, когда в самый глухой спень приезжает кто-то ещё и ворота, против всякого обыка, раскрываются, а спустя некоторое время где-то в стенах поднимают стук молотки!
Утром, когда ребята окатывались водой из каменной умывальни, всё сделалось ещё непонятней. Во двор вышел наставник Дыр. Темнолицый, тощий, согбенный. Прячущий нос в куколе мехового плаща.
Ознобиша невольно хихикнул:
– Неужто сам облиться решил?
Южский уроженец, ревнивый обладатель сложного имени, вечно натягивал сто одёжек и тулился в тепло. Ардван прикрыл рот ладонью:
– Да у него все брызги меж рёбрами пролетят…
Наставник пересчитал глазами мальчишек, щуплых, полуголых, ёжившихся то ли от стылого ветра, то ли от его взгляда. Ознобиша, привыкший к морозам и умыванию снегом, был среди них молодец. Но и ему показалось, что хлопья, лениво сыпавшиеся с неба, сразу повалили гуще.
– Ты и ты, пойдёте со мной. – Дыр ткнул пальцем в Ардвана и ещё одного паренька по имени Тадга. Повернулся, ушёл внутрь.
Оба названных затрусили следом, торопливо натягивая рубахи.
Горца Ардвана в учельне считали самым решительным. На общих уроках он всегда отвечал первый. Бывало, наобум, зато невозмутимо и смело. Про Тадгу, сына рыбаков, говорили обратное. Он быстро только считал. Про всё остальное ответ сочинял на другой день, но уж не ошибался.
Ознобиша с облегчением проводил их глазами. В Чёрной Пятери его держали за умного, потому что на любое судное дело он без запинки говорил потребный закон. Здесь таких даровитых было в каждой дюжине по двенадцать. Это слегка задевало.
Пока гнездарь одевался, гадая, на что бы Дыру занадобились два лучших ученика, к умывальне вышел давешний телохранитель.
– Полей-ка, паренёк, – стаскивая нижнюю сорочку и нагибаясь, велел он Ознобише.
Младший Зяблик мигом принёс ведро, стал равномерно лить на заросшую дремучим волосом спину. Воин довольно зарычал, стал плескать в лицо и отфыркиваться. Ознобиша подал ему сухой край длинного утиральника.
– Добрый господин… дозволено ли будет спросить?
Грозный великан забрал у него ширинку, стал до красноты растирать загривок и грудь, разрисованную чёрно-зелёным узором наколки.
– Если про государя с маленькой государыней, то не пытай.
Он хотел свирепо нахмуриться, но глаза улыбались.
– Не, добрый господин, нас тут в почтении вразумляют, – отрёкся Ознобиша. – Я про другое хотел… Ты ведь рында?
– Ну… положим. Надо-то что тебе, оголец?
– А другого рынду ты, случаем, не знал, господин? Прежнего?
– Кого ещё?.. Рубашку давай.
Ознобиша уже протягивал ему тельницу.
– Космохвоста.
Великан замер, задумался, помрачнел.
– Тебя зовут, малый, – сказал он затем. – Беги уж.
Ознобиша оглянулся. Из-под арки, что вела во внутренние покои, ему нетерпеливо махал руками Ардван.
В большой зал ещё с вечера никого не пускали. Там и посейчас что-то с грохотом падало, сквозь стену невнятно слышалась ругань. Трое мальчишек пугливо переглядывались, сидя на каменной лавке в маленькой комнате. При Нарагонах сюда стаскивали посуду расторопные блюдницы. В сопредельной хоромине со скрипом протащили по полу деревянную тяжесть.
– Как к осаде готовятся, – поёжился Тадга. – А вдруг царевичей к нам вправду привезли от врагов укрывать?
У него была тягучая молвь приморского уроженца. Ардван прижал ладонью коленку, норовившую пуститься в пляс.
– Если к осаде, внаруже трудились бы, не внутри.
Ознобиша вдруг хихикнул.
– Чему взвеселился?
– Братейку вспомнил, – давясь смехом, пояснил меньшой Зяблик. – Он в наших подземельях на кугиклах взялся играть, а другого об это время в погреб послали…
Когда отворилась дверь и внутрь, опираясь на клюку, торопливо шагнул наставник Годун, мальчишки покатывались, просили Ознобишу баять ещё. При виде всклокоченного старца они тотчас захлопнули рты, вскочили, склонились. Запыхавшийся Годун более обычного соответствовал своему прозвищу, данному за седые, вечно вздыбленные космы, – Пушица. Он не стал тратить время даже на то, чтобы хоть чуть отдышаться. Лишь посмотрел так, будто они втроём лучший гербовник из книжницы несли на торг продавать, да вот попались. Рука с палкой махнула вперёд, деревянный крюк зацепил Тадгу… Дверь бухнула. Ознобиша и Ардван остались вдвоём. Смеяться больше не хотелось.
– Как думаешь, на что нас?.. – тихо, словно кто мог услышать и наказать, шепнул краснописец. Коленка вновь заплясала.
Ознобиша пожал плечами:
– Черёд настанет, узнаем… – Заново вспомнил Сквару, добавил: – Будет что будет, даже если будет наоборот!
Вот тут их как будто вправду услышали. В большом зале вдруг подала голос дудка, отозвались струны. Ребята переглянулись, опять прыснули.
К тому времени, когда вдругорядь явился Пушица, Ознобиша успел напомнить приятелю обо всех Хадугах, от первого до восьмого, подробней прочих остановившись на седьмом, выдавшем, как известно, сестру за царственноравного Ойдрига:
