Джон Толкин - Фермер Джайлис из Хэма
После некоторых показных раздумий условия эти были приняты Хризофилаксом. Он даже пролил реки слёз, оплакивая своё разорение, так что под ним образовалась целая лужа, но это никого не тронуло. Затем он поклялся самыми страшными и торжественными клятвами в том, что вернётся с выкупом на день святых Веселина и Надулия — то есть через восемь дней. Этого сроку не хватило бы даже на дорогу в один конец, но ему тем не менее поверили и отпустили, проводив до моста.
— До встречи! — сказал дракон, перебравшись через реку. — Полагаю, она будет долгожданной для всех нас.
— Разумеется! — откликнулись крестьяне.
Как они были наивны! Они полагали, что принесённые драконом клятвы лишат его покоя и будут огнём жечь его совесть, откуда им было знать, что совести-то у драконов — увы! — совсем нет! И если о подобном недостатке у особы царской крови мог и не подозревать простой мужик, то ведь священник, как человек учёный и начитанный, просто обязан был это знать. Впрочем, кто знает, что на самом деле думал священник?
Кузнец по дороге в кузницу недовольно качал головой и всё бурчал себе под нос:
— Веселин и Надулий, что за святые такие? Не нравится мне всё это, ой не нравится!
Вскорости новость о драконе дошла и до Короля. В этом нет ничего удивительного, потому что о происшествии в Хэме говорило всё королевство, пересказывая мельчайшие подробности. Новость глубоко взволновала короля, не в последнюю очередь по финансовым мотивам, и он решил отправиться в эту удивительную деревню собственной персоной.
Он прибыл в Хэм через четыре дня после того, как улетел дракон. Ехал король верхом на белом коне, окруженный целой свитой рыцарей и герольдов, а следом тащился немалый обоз. Все жители Хэма надели свои лучшие платья и вышли на улицу, чтобы встретить его величество. Кавалькада остановилась на площади перед церковью. Фермер Джайлс преклонил колени перед королём, но король велел ему тотчас же встать и благодушно похлопал его по плечу. Рыцари сделали вид, что не заметили этой вольности.
Король повелел всем жителям Хэма собраться на Джайлсовом выгоне под холмом. Пришли все, не исключая и Гарма (который считал, что без него не обойдётся).
Августус Бонифациус обратился к своим подданным с речью, в которой мягко разъяснил всем, что сокровища негодного Хризофилакса принадлежат ему как господину и суверену. Он мимоходом сообщил, что является также повелителем Дикогорья (о чём можно было бы поспорить), но «в любом случае все сокровища змея были похищены им у наших высокородных предков. В милости сердца нашего мы по праву и закону вознаградим нашего верного вассала Эгидиуса и не обойдём в щедротах наших никого из жителей Хэма, будь то лица духовного звания или неразумные дети. Ибо мы весьма довольны Хэмом, жители которого не впали в достойный порицания разврат, но сохранили в безупречности отчую доблесть и добрые нравы нашего народа». Пока король произносил эту речь, рыцари шептались между собой о новых фасонах шляп, только что вошедших в моду при дворе.
Когда король окончил речь, крестьяне поклонились и смиренно поблагодарили короля, но в душе они уже сожалели, что не сошлись с драконом на десяти фунтах каждому, при условии, что сговор останется в тайне между ними и змеем. Зная короля, они справедливо полагали, что его щедроты вряд ли достигнут и десяти фунтов. Гарм также отметил, что в речи короля о собаках не было сказано ни слова. Доволен был только Фермер Джайлс. Ему в любом случае что-нибудь перепадало, а слава его стала прочной как никогда.
Король и не подумывал об отъезде. Он раскинул свой шатёр на полях Фермера Джайлса и стал ждать четырнадцатого января, проводя время в тех немногих развлечениях, которые могла предоставить ему эта глушь, столь далёкая от блистательной столицы. Королевская свита за первые же три дня поглотила весь хлеб, масло, яйца, цыплят, бекон и барашков, каких только можно было сыскать в окрестностях, осушила до последней капли все кувшины с элем и принялась роптать на скудость стола. Крестьяне были, впрочем, довольны, потому что король щедро платил за всё казначейскими расписками на предъявителя — ведь казна, по его расчётам, должна была вскорости перестать испытывать нужду в звонком металле.
Наступило четырнадцатое января, день святых Веселина и Надулия. В этот день никому не спалось и все встали очень рано. Рыцари надели свои доспехи. Фермер тоже надел свои доспехи, над которыми рыцари принялись было хохотать, но сразу перестали, поймав недовольный взгляд короля. Фермер опоясался мечом, и священник задумчиво покачал головой, увидев, что меч спокойно пребывает в ножнах и даже не шелохнётся. Кузнец, так тот просто заливался хохотом.
Пришёл полдень, но от волнения никому не хотелось даже есть. Тянулись долгие часы, но Хвосторез спокойно оставался в ножнах. Наблюдатели, выставленные на вершине холма, мальчишки, вскарабкавшиеся на макушки деревьев, — никто не видел никаких признаков приближения дракона.
Кузнец прохаживался между ожидавшими и весело насвистывал, но до остальных дошло, что дракон и не думает возвращаться, только когда уже стемнело и на небе высыпали звёзды. Правда, стоило крестьянам вспомнить, какие торжественные клятвы приносил дракон, как они снова начинали надеяться. Но когда наступила полночь и назначенный день миновал, разочарование стало глубоким и всеобщим. Только кузнец не скрывал своего торжества.
— Я же вам говорил! — ехидничал он. Некоторые, впрочем, продолжали надеяться.
— Он был так тяжело ранен! — говорили одни.
— Мы дали ему мало времени на дорогу! — вторили другие. — С гор путь неблизкий, а он идёт с таким тяжёлым грузом. Может, нужно выйти ему навстречу и подсобить?
Но прошёл ещё один день, а за ним и следующий. Надежда угасла. Король побагровел от ярости, узнав о том, что провиант и выпивка иссякли и рыцари поносят его уже в открытую. Рыцарям очень хотелось вернуться к увеселениям двора. Королю же были нужны деньги.
Он попрощался со своими верными подданными, но был с ними холоден и неприветлив. Расставаясь, он выписал им расписки на сумму, в два раза меньшую против обещанного. Фермера он удостоил лишь лёгким кивком.
— Мы дадим вам ещё о себе знать, — сказал он напоследок и ускакал со всею своею свитой.
Самые простодушные полагали, что последними словами король намекает, что пришлёт Мастеру Эгидиусу приглашение посетить королевский двор для посвящения в рыцари. Письмо, действительно, не заставило себя ждать, но речь в нём шла совсем о другом. Оно было переписано трижды: одна копия была адресована Джайлсу, другая — священнику, а третью было приказано вывесить для общего обозрения на дверях церкви. Собственно говоря, польза была только от той копии, которая предназначалась священнику, потому что крестьяне не могли разобрать ни почерка, ни языка придворного писца. Впрочем, священник переложил письмо на язык простонародья и зачитал его с амвона. Письмо было очень коротким для королевского письма (очевидно, король очень торопился).
