Джей Болтон - Бог долины
Видно, дошлый бродяга и в самом деле уловил что-то в словах поселян, лишенных смысла с точки зрения варвара, и мгновенно сменил свою тактику.
— Люди! Люди! — надрывал он глотку. — Встречайте своего избавителя! Бесстрашный сын Богов Сияваш снова с нами! Это я, Бахман, подвергая свою жизнь смертельной опасности, привел его к вам!
Певец, как обезьянка на цепи бродячих циркачей, скакал вокруг Конана, размахивая руками, словно базарный торговец, расхваливающий свой товар. Варвар с жалостью посмотрел на него.
«Наверно, боги и солнце отняли у него разум. А ведь неплохой был парень…»
Вслух он попробовал успокоить Бахмана, придав голосу самый дружеский тон:
— Что за бред ты несешь? Кому принадлежит это дурацкое имя — Сияваш?
— Молчи, молчи, глупый варвар, — скороговоркой зашептал поэт, одновременно глупо улыбаясь толпе и заговорщически подмигивая Конану. — Иначе ты все испортишь. Следи за мной и делай, как я скажу!
Киммериец скорчил недовольную гримасу. Поэт что-то задумал, и ничего хорошего варвар от этого не ждал — два дня общения с Бахманом уже многому его научили. Но высказать свое мнение по этому вопросу он не успел. От толпы отделились несколько глубоких старцев и приблизились к киммерийцу с низким поклоном.
— Прости, благородный воитель, за эту дерзкую речь, — прошамкал беззубым ртом самый старший из них, с седой козлиной бородой до пояса и длинным, в человеческий рост, посохом в руках. — Развей наши сомнения — ты Сияваш, или нет?
Конан открыл было рот, чтобы сказать ему правду, но случайно взглянув на поэта, заметил как тот отчаянно подмигивает ему обоими глазами и неожиданно для себя произнес:
— Да, это мое имя.
— Хвала богам! — облегченно воскликнул старик, и дружный радостный ропот пробежал по притихшей в ожидании ответа толпе. — Благословен же будь этот, поистине, счастливый для нас день!
— Почтеннейший Дастан, — обратил на себя внимание поэт. — Я привел героя в долину. Мы устали с дороги и голодны…
— Глядя на связывающий вас ремень, я бы сказал иначе, — старик ехидно хихикнул. — Не знаю, чем насолил ты Божественному, но раз уж он посадил тебя на цепь, значит, на то у него были причины.
— Да нет же! — горячо возразил Бахман. — Клянусь своей сладкозвучной флейтой, я сам надел петлю на шею и почитал за высокую честь, быть псом Посланника Небес.
Конан чувствовал себя весьма неуютно во время этого разговора, а нелепая ложь поэта раздражала и злила варвара. Он уже сожалел, что бездумно позволил втянуть себя в эту игру, за которой наверняка скрывалась какая-то тайна, а загадок киммериец не любил. Но старик по-хозяйски уже отдавал распоряжения селянам, и люди с просветленными лицами бегом бросались их выполнять. Наконец, он с почтением обратился к начинавшему терять терпение варвару:
— Прости нам эту заминку, храбрейший из героев. Мы не ждали так скоро твоего появления, хотя молились дни и ночи. Но поверь, ничто не в силах омрачить нашу радость. Скажи, где хочешь ты остановиться? Двери любого дома распахнуты перед тобой.
— Благодарю, — с трудом выдавил киммериец. — Твой дом, почтеннейший Дастан, меня вполне устроит. Нам, действительно, нужен отдых.
— О, это огромная честь для меня! — довольный, старик поклонился под завистливыми взглядами односельчан. — Идем, я провожу тебя.
Когда они ступили на двор, в доме старика уже все было готово к их встрече. Хозяйка жилища, почтенная Хумай вышла на порог с полной чашей козьего молока, по обычаю горцев, предназначавшейся самым почетным и уважаемым гостям. Во дворе уже жарилась над костром целая баранья туша; женщины у печи пекли большие круглые лепешки, украдкой бросая на киммерийца восхищенные взгляды. Конан улыбался в ответ, и девушки стыдливо отворачивались, заливаясь румянцем до кончиков ушей.
Варвар принял чашу из рук хозяйки и осушил ее наполовину — вторая предназначалась богам, чтобы обитатели дома всегда жили в достатке и благополучии. Он передал коня в руки шустрого внука Дастана, но сперва отвязал несчастного поэта.
— С тобой я позже разберусь, — зловеще пообещал он побледневшему, как смерть, певцу.
— Да что ты, Конан!.. Ой, прости, ты же теперь Сияваш! — вскинулся обиженный Бахман. — Пользуйся случаем — ешь, пей сколько влезет! Чего тебе еще надо?!
— Здесь что-то происходит, и это что-то мне сильно не по душе.
— Как только выдастся момент, я все тебе расскажу, — успокоил его певец. — Наберись терпения и без забот вкушай радости жизни. Да обо мне не забудь, ведь это я все так чудно устроил.
Внутри дом убрали по-праздничному: на земляной пол, присыпанный свежей соломой, постелили ковры, стены украсили ветвями цветущего жасмина, скотину выгнали на задний двор и тщательно обкурили углы благовониями. Конана и чрезвычайно довольного поэта усадили на почетные места из сложенных стопкой бараньих шкур за огромным низким столом, занимавшим всю комнату.
Женщины — невестки и дочери Дастана — появлялись одна за другой: кто с водой для умывания в медных сосудах, кто раздевал и разувал гостей и умащивал их благовониями, кто просто накрывал на стол.
— Как зовут тебя, милая? — учтиво обратился киммериец к черноокой красотке, натиравшей его тело розовым маслом.
Он заметил ее еще в первый раз, когда девушка приносили им воду, и сразу выделил среди других. Стройная, женственная, с совершенной фигурой, с изящным станом, превосходящим красотой изогнутые зингарские клинки. Без тени жеманства, она не бросала на варвара кокетливых взглядов, как большинство ее подруг, а была так естественна, что киммериец невольно залюбовался ею. Лишь взгляд ее глубоких черных глаз показался ему печальным, а улыбка, тронувшая губы девушки при звуке его голоса, немного грустной.
— Азада, господин мой, племянница почтенного Дастана, — тихо ответила она, скромно потупив взор.
— А меня — Ко… — варвар лишь вздрогнул от неожиданности, получив локтем в бок от Бахмана.
— Тебе незачем называть себя, господин, — улыбнулась Азада. — Всем жителям долины еще с колыбели известно славное имя небесного воителя Сияваша.
— Да, ты, наверно, права, — промычал в ответ варвар, одарив поэта испепеляющим взглядом.
Нежные и ловкие руки девушки, словно бабочки, порхали над киммерийцем, ласково касаясь его плеч и спины, и Конан зажмурился от удовольствия, млея, будто пригревшийся на солнышке кот. Он даже задремал от блаженства, но был безжалостно разбужен громким голосом Да-стана, разрушившим его сладкие грезы.
— Тебя, великий Сияваш, пришли приветствовать старейшины соседних сел. Дозволено ли будет им войти?
