Дж. Кинг - Карнавал страха
Девочка медленно и торжественно приблизилась к гильотине, где лежал, обливаясь холодным потом, Моркасл. Он ободрил ребенка, подмигнув одним глазом в сторону рычага.
Ребенок смотрел на волшебника широко открытыми испуганными глазами. Приподнявшись на цыпочках, она нажала на рычаг, но тут Моркасл краешком глаза увидел, что ее свободная ручонка оказалась там, куда сейчас должна была упасть гильотина, и закричал:
– Подожди! Убери руку!
Слишком поздно. Она освободила рычаг, и с угрожающим глухим звуком нож покатился вниз. Вскрикнув, девочка отскочила назад, успев убрать пальчики буквально за секунду до того, как по ним полоснула бы острая сталь. Нож упал, толпа ахнула. Костяшки пальцев Моркасла побелели от напряжения, но все прошло нормально, лезвие вовремя убралось в ножны, хотя толпе со стороны должно было показаться, что гильотина упала прямо на шею волшебнику.
Даже толпа у сцены Панола и Банола затихла.
– Ну, что испугались? – насмешливо спросил Моркасл.
Толпа с облегчением выдохнула и взорвалась аплодисментами. Моркасл поднял над собой раму и встал, кланяясь во все стороны.
– Представление закончено, дорогие друзья! Гильотина всегда кладет чему-то конец!
Толпа разочарованно потянулась к выходу, и тут Моркасл почувствовал, как кто-то дергает его сзади за рубашку. Он обернулся и увидел Анну, которая ждала своего букетика. Моркасл улыбнулся и потрепал ее по голове, а потом вынул букет, встал на одно колено и протянул его ребенку.
– У меня никогда не было такого очаровательного палача, – заметил он с ласковой улыбкой, поглаживая кончики своих фальшивых усов.
Весело помахивая букетом, Анна побежала со сцены. Представление прошло нормально, вздохнул Моркасл, провожая ее глазами. Они собрали немало монеток. Вытирая шелковым шарфом потный лоб, Моркасл быстро подсчитал в уме: после того как он отдаст долю Кукольнику и расплатится с мальчиком, который сидел у входа, ему самому останется не меньше трех лоринов.
– Неплохо, – пробормотал он. – Хотя, конечно, учитывая, что это моя собственная шея, платить должны бы больше.
Он принялся поправлять гильотину, возвращая ее в рабочее положение и раздумывая, как прошло представление Панола и Банола. Он еще никогда не слышал, чтобы зрители так бурно реагировали на их трюки. Попечители обычно с отвращением относились к Панолу и его паразиту-близнецу. А тут толпа казалась сначала возмущенной, а теперь подозрительно спокойной. «Странно», – думал Моркасл. Он укрепил нож гильотины наверху и закрыл ее покрывалом, а потом отдернул раскрашенный занавес, который отделял его сцену от аллеи, и направился в сторону площадки Панола и Банола.
Ни у помоста, ни на нем самом никого не было. В центре грубо сколоченной сцены валялся стул Панола, тут же был и перевернутый вверх ногами стол. Моркасл поднялся по ступенькам и нагнулся, чтобы поднять стул. Рука наткнулась на что-то мокрое и липкое.
Это была лужа крови, растекавшаяся между стулом и столом. Моркасл тут же отступил назад, и перед глазами встала обезображенная и перепачканная кровью комната Марии. На холщовом заднике сцены он заметил узкий вертикальный разрез, вполне достаточный для того, чтобы пропустить человека. «Неудивительно, что задник так хлопал на ветру», – подумал Моркасл, раздвигая ткань.
На земле был уже знакомый отпечаток ноги.
***
Палатка, где питались артисты, была самым шумным, темным и неопрятным местом во всем лагере. Ее холщовая крыша прохудилась за долгие годы использования и была неуклюже залатана во многих местах. Лица артистов, собирающихся за столиками, были грубы и испачканы остатками грима и краски. Они шумели и хохотали, как солдаты за едой после тяжелого боя.
За одним из столиков одиноко сидел Гермос, ковыряясь в треснутой тарелке трезубой вилкой. Пар уже не поднимался над вареной морковкой, которую подали на ужин, и оранжевые продолговатые плоды лежали перед великаном подернутые серебристой испариной. Гермос не обращал внимания на то, что его ужин остыл. Взгляд его был устремлен вдаль – на столик, за которым сидела слепая женщина. Ее иссиня-черные волосы и ярко-красная блузка контрастировали с белизной невидящих глаз и мягкой застенчивой улыбкой.
Но она была не одна, как Гермос. Ее окружала толпа приятных молодых людей: арлекинов, гимнастов, акробатов, с радостью толпившихся вокруг слепой красавицы.
– Тут четыре монеты от четверых, – заметил Антон, возглавлявший толпу вздыхателей. Он поднял со стола шляпу, в которой позвякивали медяки, и, пересчитав, высыпал их в кошелек. – Ставлю три против одного, ребята, что она узнает любого из наших уродов, стоит только протянуть ей свою руку.
Мария меланхолично улыбнулась.
– Любого из тех, кого я знаю, – уточнила она.
– А ты уверен, что она слепая? – спросил худой конюх, который уже потерял четыре монетки.
Коротенький плотный шут по имени Тор начал яростно махать рукой перед самым носом Марии. Она никак не реагировала, даже не моргнула слепым глазом. Все еще водя рукой туда-сюда, Тор пригладил черные волосы, кивая зрителям. Шутовская усмешка скривила его губы, он смешно скосил глаза, и все рассмеялись.
Рука Марии взлетела со стола, как молния. Она поймала руку шута.
– Кажется, у нас появился новый доброволец, а, Антон? – спросила она, сжимал пальцы.
Тор, покраснев, попытался освободиться.
– Скажи мне, кто это? – насмешливо предложил Антон.
– Это будет нетрудно, – отозвалась Мария. – Это мужская рука, но кожа такая мягкая, будто он целый день ходит в перчатках. Ясно, что парень, которому принадлежит рука, ленивец и не занимается настоящей работой. Наверное, он арлекин!
– Она поймала тебя! – воскликнул мужчина с языком ящерицы.
Акробат в голубом трико заметил:
– Хорошо, что я на этот раз не стал делать ставку.
– К тому же, – продолжала Мария, – у тебя плотная ладонь и короткие пальцы, значит; ты невысокий и упитанный. Я бы подумала на арлекина Герикола, но он уехал три недели назад. Пушистая шерсть на запястье говорит о том, что, возможно, ты сын обезьяны. – Она подняла голову и устремила слепой взгляд на арлекина. – Значит, ты Тор Васалбааб. Тор раздраженно вздохнул:
– Я просто убит, Мария.
Его дружки, посмеиваясь над проигрышем приятеля, похлопывали Тора по плечу.
– Придется тебе сделать маникюр, а Тор?
Шут стал смеяться со всеми и попытался отнять у слепой руку, но она не отпускала ее.
– Ты что это пристаешь ко мне, Мария? – спросил он. – Я хочу получить назад свою руку.
Мария сжала губы и слегка покраснела.
– Раскошеливайся, Тор.
Улюлюканье и свист раздались из группки, окружавшей стол. Громче всех кричал Антон:
