Екатерина Соловьёва - Хронофаги
— Что ты видел?
— Они разбили его, разбили… Она и этот… этот…
Вдруг Бертран почувствовал, что воздуха не хватает, и, глотнув ночной осенней свежести, глухо закашлялся:
— Мар… тхин! Воспроизведи описание того вора, что Михал передал! Быстро!
— Рост метр восемьдесят, худощавое телосложение, волосы тёмно-русые, жидкие, — заученно чеканил кардинал. — Глаза серые, бесцветные, на левой щеке свежий шрам от осколков стекла… Одет…
— Стой! — хрипло выкрикнул пунцовый Бертран и снова взорвался кашлем. — Это он разбил Часы! Он здесь… Она видела его! Она его знает! Она пролила кровь на осколки… Мы должны вернуться! И немедленно!
Глава 6
Перекрёстки судьбы
Всепроникающая энергия Времени
Движет каждого из нас без сожаления
в будущее,
и в то же самое время
бросает нас в неподвижное прошлое,
и в нашу иллюзию настоящего,
время обманывает Вечность.
Инаят Хан ХидаятВалентин икнул. На холодном воздухе развезло. «Ермак» ничуть не изменился за полтора месяца отсутствия, только коричневые скользкие шторы стали ещё темнее от жирных пальцев, а официантки моложе и доступнее. Воры всегда сидели в правом углу, у окна, чтобы видеть автомобили потенциальных жертв, и, ясное дело, мусоров. Валентин не надеялся, что его исчезновение забыто, но твёрдой рукой сунул бармену несколько сотен. Палец (у которого нас самом деле недоставало лишь мизинца на левой руке) довольно улыбнулся, сверкнув золотыми фиксами, и начал отрабатывать. Колпака свергли всего пару дней назад, новичка-положенца мало кто знал и все «крышаки» уже вовсю плели интриги и строили планы — кто по свержению, а кто по влезанию в доверие и свиту. Ситуация усугублялась тем, что фигура Профессора (вот уж погоняло, так погоняло!) уже обросла настолько противоречивыми слухами, что к нему толпами валил народ; многие просто «пробовали на зуб», уползая с переломанными конечностями, но в основном лезли любопытные — поглазеть, как хлипкий мужичок в очках и ношеном плаще без помощи охраны раскидает с десяток бугаёв.
Валентин решил отпраздновать неожиданное списание всех долгов перед Колпаком и заказал пельмени с сыром в горшочке, эскалоп с картошкой и поллитру. Настроение уверенно поднималось, впервые после потери часов, в особенности этому способствовала водка, что стопка за стопкой опускалась в желудок, обжигая пищевод.
«А жизнь-то налаживается!»
Палец поставил Круга, чему явно радовались за соседним столиком, обсуждая какую-то старую ходку и хаты, что ещё оставались надёжными. В синеватой тьме, окутанной вонью дешёвого «Альянса» и «Парламента» сновали официантки с усталыми глазами. Как и другие клиенты, Валентин принялся раздевать их глазами.
«Студентки…»
Здесь обычно вкалывали те, кому родители не присылали денег, либо потенциальные приживалки, в надежде сесть на шею богатому «папику». Общежитие колледжа за углом всегда справно снабжало «Ермак» персоналом.
«Студентки… Где вы были, когда я был студентом?»
На мгновение в паутине никотиновых нитей ему почудилась босая растрёпанная Иветта, с кистью и банкой воды в руках. Валентин почувствовал, что зал расплывается перед глазами, и решил что пора. Обменяв у Пальца пятихатку на удостоверение участкового, он выбрался из кабака, икнул и, покачиваясь, сел в такси.
Ночь отступала неохотно. Чернильная мгла бледнела, прячась в тёмных переулках и подвалах, рассвет томно целовал дремлющие крепости домов, а на фоне розовой кромки горизонта уже победно полыхал факел горящего газа, сжигаемого металлургическим комбинатом. Кое-где уже желтели светом окна, по асфальту изредка взвизгивали шины автомобилей. Кардиналы торопливо шагали по дворам, срезая дорогу и экономя бесценное время. Они могли бежать, если бы не Старик, что еле передвигал ногами от усталости.
— Кто хоть она такая? — спросил Мартин, забросив Его руку на плечо и волоча тщедушное тело практически на себе.
— Сейчас… Сейчас вспомню… — пообещал Бертран, наморщив лоб. — Учени… студентка, продавщица, менеджер по рекламе, администратор, секретарь, кадровик… Тьфу ты! Маркина Иветта Ивановна…
— Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта!.. — вдруг ни к селу, ни к городу, хрипло и радостно заорал Старик.
Бертран побелел и вздрогнул, будто позвоночник прошил ток с высоким напряжением, а следом кожу продрал ледяной ноябрьский ветер — мистраль.
— Как Ты сказал? Иветта… piaf?..[Воробышек (франц).] — повернулся он к Нему, но сморщенное длинноносое лицо не выражало ни единой мысли, а коричневые губы растянулись в дебиловатой ухмылке.
— Что это с Тобой? — выдавил кардинал, ощущая лёгкую испарину на лбу.
Старик молчал и лыбился, показывая зубы, не чищенные несколько недель.
— Хаос его знает, Бертран, — глухо ответил Мартин. — Он валяет дурака с тех пор, как я Его нашёл…
— Это из советского мюзикла, — пробасил Олег, — «Соломенная шляпка», вроде. Только при чём здесь воробьи?
— Воробьи?.. — прошептал Бертран, — воробьи…
Он вдруг ощутил металлический привкус во рту и прикусил нижнюю губу. Отерев лицо, мужчина поднёс ладонь к глазам. В утреннем сумраке тени показались запёкшейся кровью.
Первым делом Иветта одела гостью. Правда, старая байковая пижама розовая в синий цветочек, которая жала, да выбросить было жалко, на подростке повисла, зато смотрелась в любом случае лучше, чем грязная простыня. Поставив чайник на плиту, девушка напоила Римму, молчаливо благоухающую шампунем и гелем для душа, жаропонижающим. Тосты, вымоченные во взбитых яйцах, уже совсем поджарились, но через пару минут, повернувшись к столу, Вета обнаружила, что девочка спит на столешнице, положив пушистую голову на руки — подействовал димедрол. Хозяйка перетащила гостью на кровать и укрыла толстым одеялом. Девушка долго стояла рядом, сложив руки на груди и кусая губы. Здравый смысл яростно протестовал такому альтруизму, но сердце отчего-то не позволяло открыть дверь и вышвырнуть ребёнка на все четыре стороны.
Закрыв дверь в комнату, она надела шерстяные малиновые шорты, вязаные носки по щиколотку и майку с крупными клубничинами. Вернувшись на кухню, Вета оседлала табурет и налила чаю. Матерью Терезой она себя назвать не могла, да и вообще старалась держаться обособленно как от людей, так и от их проблем, потому как от помощи первым всегда получала второе. Жуя хрустящие тосты, девушка всё больше приходила к мысли, что впустила гостью не просто так. Девочка явно кого-то напоминала: эти пышные светлые волосы, тоскливый взгляд… кого-то настолько близкого и родного, что не пригреть просто невозможно. Но вот кого?.. Брат отца давно уехал в Братск вместе с семьёй, да и племянники не радовали сходством с Риммой — ни вечно потный Лев с сальными космами, длиннорукий, как паук, норовящий дёрнуть за волосы или поставить подножку, ни наштукатуренная в три слоя Зоя (Змея Особо Ядовитая), разодетая в гламурные шмотки и язвящая по любому поводу. Других детей тётя Анна иметь не могла, а родня матери растеряла всех отпрысков по свету, вырастив, по её же, родни, словам, «неблагодарных выродков».
