Анна Оуэн - Стальное зеркало
— Так пусть и нанесет визит тетке, приглядится, — коннетабль уже с трудом сдерживает смех, и правильно делает, потому что смеется он — стекла в переплетах дрожат, посуда со столов падает. — Мою должность… кабы не Марсель, я б ему ее уступил на годик. От сегодня и до плахи.
Де да Валле из тех, кто не говорит всего, что думает — но все, что говорит вслух в одном месте, готов повторить и в другом. Не только на исповеди. Он и на военном совете запросто скажет Клоду нечто подобное. И посмотрит выжидательно, с надеждой, что и Валуа-Ангулем посмеется над замечательной шуткой. В которой каждое слово — правда. Но Клод, увы, не поймет. И не потому что глуп — он как раз умен и полководец стоящий, и люди его любят. С низшими он хорош. Это равных и высших герцог Валуа-Ангулем презирает — за недостаток отваги и широты кругозора, за то, что терпели дядюшку и его порядки, да за все, в общем… иногда даже справедливо. И не понимает, что сам он в этом презрении прозрачен как горная речка.
— Так сколько вы, Ваше Величество, полагаете еще выжидать?
— Сколько тебе нужно, чтобы на севере все пришло в порядок?
— Чтобы пришло в полный — месяц. Уже все заканчивается, — а что на убыль идет именно «поветрие», коннетабль не скажет, потому что у стен бывают и уши, и глаза, умеющие читать по губам, да мало ли, что у них еще бывает, у этих стен, даже если это стены королевского кабинета… — Но через тот же месяц, в первых числах июня, и выступить можно. Ничего не случится, Ваше Величество. А вот если мы протянем, то посланник-то… обидится. Он же в бой рвется, — усмешка вполне одобрительная.
Король опять морщится. С послом им сильно не повезло. Когда по мосту пошел этот… парад ослов, король вздохнул с облегчением — мальчишка и мальчишка, любитель пустить пыль в глаза, легко будет иметь дело. Как же. Будущий союзничек оказался таким же вертопрахом, как сам король — тюфяком. Все в соответствии с протоколом, ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова — и все увиденное в копилку. Другой бы уже за ворот тряс — что у вас тут происходит, где война, где развод, где невеста, для чего мы сюда ехали — а у этого даже выражение глаз не меняется. Такому слабость показывать нельзя. Воспользуется полной мерой, не сейчас, так через пять лет. Или через десять.
— Чем вам посол-то не угодил? — изумляется коннетабль. А вроде бы и в окно глазел…
— А тебе он нравится? — в свою очередь удивляется король. Они с Пьером редко оценивают людей по-разному. Да что там редко, почти никогда.
— Да славный же такой молодой человек. Дельный. Ну… с перьями, конечно. Но вы на моего посмотрите, а ведь два года разницы.
— Твой… твой вырастет. — и будет не таким как ты, потому что ему никогда не нужно было прятаться, — А этот уже вырос.
Коннетабль пожимает плечами, разводит руками, потом стряхивает невидимую пыль с низко вырезанной вставки на камзоле. С его-то статью нынешние моды на подбитые для ширины конским волосом плечи смотрелись бы нелепо… вот де ла Валле и не носит такого платья. Посол — тоже не носит, хотя он за Пьером спрячется, как за щитом. Впрочем, за коннетаблем укроется почти кто угодно, исключая его сына. И король спрячется, и Клод Валуа-Ангулем… не всем только коннетабль позволит за собой прятаться. Тем более — собой прикрываться…
— И ничего так себе вырос. А дорвется до войны — и всем же легче.
— Ты думаешь — или знаешь? — если Пьер говорит так уверенно, значит основания у него есть.
— Думаю, что знаю. Один из его людей недоумевал в разговоре с другим, почему мы так медлим. Говорил, что Его Светлость удивлен. На толедском говорил, конечно… но не думаю, что он меня не заметил. Хотя и очень старался. Это то, что я сам слышал и видел. А еще они интересуются потихоньку — всегда ли здесь все происходит так медленно. Привыкли у себя — от города до города один переход, ночью фьють! — и вот вам армия. Человек в пятьсот и три пушки…
Король фыркает. Если бы в Аурелии дело обстояло так — была бы не война, а удовольствие одно. Тут и он не стал бы ждать.
— А еще, — добавляет коннетабль, — я говорил с Трогмортоном.
С секретарем альбийского посольства? Это еще почему?
— Я ему посоветовал поинтересоваться настроением нашего гостя. Он меня даже не спросил — зачем.
А что тут спрашивать — конечно за проливом обеспокоены. Нужно быть очень наивным человеком, чтобы считать, что катоновы вопли Клода туда не доходят. И конечно, в интересах и коннетабля, и Аурелии в целом — убедить недоверчивых соседей в том, что в их карман никто лезть не собирается, по крайней мере, сейчас.
И секретарь пошел убеждаться — и, видимо, убедился вполне, если уж Пьер об этом рассказывает.
Итак, посол хочет воевать. И коннетабль хочет воевать. И даже Валуа-Ангулемы на самом деле хотят воевать, и вовсе не в Каледонии, которая подождет. Только армия не вполне готова, и, неровен час, вместо выдвижения войска к Марселю придется то же войско отправлять на границу с Франконией. Остается надеяться, что Пьер говорит чистую правду и положение на северной границе действительно куда лучше, чем показалось сначала. Поветрие, но еще не мор. Не чума, не черная оспа, ничего подобного — хотя холера немногим лучше, но с ней в гарнизонах бороться все-таки умеют.
И непонятно, что еще случится в ближайшие дни. Весь апрель приходили вести — одни хуже других, хоть вспоминай нравы тысячелетней давности и начинай вешать гонцов. Хотя не поможет, просто сообщать перестанут. Поветрие на севере. Болезнь каледонской регентши на западе. Сперва половодье, потом затяжные дожди на востоке. Какой-то юродивой дуре в Лютеции было явление со знамением… не хватает только семи казней египетских. Веселое начало правления, нечего сказать.
— А жениться этот воитель не собирается? — спрашивает король. — Со мной он отчего-то только о свадьбе и говорит…
— А с женитьбой, — радостно сообщает коннетабль, — он готов подождать хоть до второго пришествия, если кампания того требует.
— Это тебе Трогмортон сказал… или об этом на лестнице по-толедски разговаривали?
— Трогмортон. Ему дали понять, весьма недвусмысленно дали понять, что свадьба, даже с учетом всего, что к ней прилагается, может быть отложена до конца войны.
— Лучше наоборот. Пусть он пока что женится — месяц уйдет на торжества, а потом уже будем воевать.
А вот этот ответ коннетаблю неприятен. Пьер все еще надеется, что брак мытьем или катаньем да расстроится и ему не придется огорчать сына. К счастью, Пьер есть Пьер, он может возражать и подыскивать предлоги, но никогда не станет действовать за спиной короля. Даже если речь идет о любимом и единственном отпрыске и его идиотической влюбленности, о которой, наверное, уже слышали все коты и уж точно все питейные заведения Орлеана. Нет, хорошо, что Жан де ла Валле не похож на посла… будет пить и буянить, и пугать добрых обывателей по ночам, но дальше жалоб не пойдет, а если пойдет, то с таким грохотом и треском, что видно его будет за лигу и до цели ему дойти не дадут — а потом посидит в четырех стенах, остынет. А там и война.
