Абрахам Меррит - Тень, ползи!
– Да, – сказал Лоуэлл.
Я продолжал:
– Что касается того, что рассказывал Шарко его пациент – кто знает, что рассказывала этой девушке ее бабушка? В семьях часто передаются такие рассказы, дети их запоминают, сохраняют в своем подсознании. К тому же их мог подсказать сам Шарко. Он обнаружил, что некоторые сведения соответствуют действительности. Ничего удивительного для того, кто желает подкрепить свою idee fixe, свою любимую теорию. И эти некоторые сведения становятся всем. Но я не так доверчив, как Шарко, доктор де Керадель.
Он сказал:
– Я прочел в газете ваше интервью. Там вы говорите по-другому, доктор Карнак.
Значит, он читал интервью. Я почувствовал, как Билл опять нажимает мне на ногу. И сказал:
– Я пытался объяснить репортерам, что вера в обман необходима, чтобы он стал эффективным. Признаю, что для жертвы нет особой разницы, обман это или реальность. Но это вовсе не значит, что обман становится реальностью. И я старался показать, что защита от обмана очень проста – не верить.
Вены на лбу де Кераделя начали дергаться. Он сказал:
– Под обманом вы понимаете, по-видимому, эффектный номер.
– Больше того, – жизнерадостно заявил я. – Полнейший вздор!
Доктор Лоуэлл выглядел смущенным. Я допил вино и улыбнулся мадемуазель.
Элен сказала:
– У тебя сегодня прекрасные манеры, дорогой.
Я ответил:
– Манеры – к дьяволу! Какие нужны манеры в обсуждении гоблинов, реинкарнации, наследственной памяти, Изиды, Сета и Черного Бога скифов, похожего на лягушку? Я хочу вам кое-что сказать, доктор де Керадель. Я побывал во многих местах земного шара. Я охотился повсюду за гоблинами и демонами. И во всех своих странствиях я ни разу не встречал того, что нельзя объяснить массовым гипнозом, внушением или мошенничеством. Поняли? Ни разу. А я видел многое.
Это ложь, но я хотел посмотреть, как это на него подействует. И увидел. Вены у него на висках вздулись еще сильнее, губы побелели. Я сказал:
– Много лет назад у меня появилась блестящая мысль, которая сводит всю проблему к простейшей форме. Блестящая идея основана на том факте, что слух, вероятно, последнее чувство, умирающее у человека. После остановки сердца мозг продолжает функционировать, пока у него есть кислород. И вот мозг функционирует, а чувства уже мертвы, а умирающему кажется, что проходят дни и недели, хотя на самом деле видения длятся секунды.
– «Небо и Ад, Инкорпорейтед», – вот моя идея. «Обеспечьте себе бессмертие радости!» «Дайте вашему врагу бессмертие мук!» Опытные специалисты-гипнотизеры, мастера внушения будут сидеть у постели умирающего и нашептывать ему, а мозг драматизирует это после того, как все остальные чувства умрут…
Мадемуазель резко сдержала дыхание. Де Керадель со странным напряжением смотрел на меня.
– Вот и все, – продолжал я. – За определенную сумму вы можете дать вашему клиенту бессмертие. Любой тип бессмертия, все, что захочет, от населенного гуриями рая Магомета до рая с ангельскими хорами. А если сумма достаточна, вы можете и врагу вашего клиента нашептать ад на века и века. И, готов поручиться, он туда отправится. Вот какова моя «Небо и Ад, Инкорпорейтед».
– Прекрасная мысль, мой дорогой, – прошептала Элен.
– Прекрасная мысль, – согласился я с горечью. – Но позвольте вам сказать, что она придумана со мной. Положим, она вполне осуществима. Хорошо, возьмем меня, изобретателя. Если существует восхитительная жизнь после смерти, буду ли я наслаждаться ею? Вовсе нет. Я буду думать: «Это только видение в умирающих клетках моего мозга. Это не объективная реальность». Ничего из происходящего в этом будущем, если оно реально, не станет для меня реальностью.
– Я буду думать: «О, да, я это очень хорошо придумал, но все же это только умирающие клетки моего мозга». Конечно, – сказал я мрачно, – есть и компенсация. Если я приземлюсь в традиционном аду, я не восприму его серьезно. И все чудеса, вся магия, все волшебство, которые я видел, не более реальны, чем эти видения умирающего мозга.
Мадемуазель прошептала, чуть слышно, так что понятно было только мне:
– Я могу сделать их реальными для вас, Алан де Карнак, И небо, и ад.
Я сказал:
– В жизни и в смерти ваши теории не могут быть доказаны, доктор де Керадель. По крайней мере для меня.
Он не ответил, продолжая смотреть на меня и постукивая пальцами по столу.
Я продолжал:
– Предположим, например, что вы хотите узнать, кому поклонялись среди камней Карнака. Вы можете воспроизвести все обряды. Можете найти потомка жреца, у которого в мозгу живет древний дух. Но откуда вы знаете, что тот, кто появится на большой пирамиде в кругу монолитов – Собиратель в Пирамиде, Посетитель Алкар-Аза, – что он реален?
Де Керадель недоверчиво спросил напряженным голосом, будто его что-то сдерживало:
– А вы что знаете об Алкар-Азе и о Собирателе в Пирамиде?
Я тоже удивился этому. Не могу припомнить, чтобы когда-либо слышал эти названия. Но они возникли у меня на устах, будто я их давно знаю. Я взглянул на мадемуазель. Она опустила глаза, но я успел заметить в них торжество, как и тогда, когда при прикосновении ее руки я увидел древний Карнак. Я ответил де Кераделю:
– Спросите у своей дочери.
Глаза его больше не были голубыми, они стали бесцветными. И были похожи на огненные шары. Он молчал, но глаза его требовали от нее ответа. Мадемуазель равнодушно взглянула на него. Пожала белыми плечами. И сказала:
– Я ему не говорила. – И добавила с угрозой: – Может, отец, он помнит.
Я наклонился к ней и коснулся своим стаканом ее. Я снова чувствовал себя очень хорошо. Сказал:
– Я помню… помню…
Элен ядовито заметила:
– Если будешь пить еще, запомнишь головную боль, дорогой.
Мадемуазель прошептала:
– А что вы помните, Алан де Карнак?
Я запел старую бретонскую песню:
Эй, рыбак, скажи скорей, Царица из страны теней Не проезжала ль здесь верхом На черном жеребце своем Со сворой призрачной у ног?
Ее не видеть ты не мог.
Конь ее мчится, словно тень От облака в ненастный день, Как тучи сумрачной копье.
Дахут Белая – имя ее.
Наступило странное молчание. Я заметил, что де Керадель сидит напряженно и смотрит на меня с тем же выражением, с каким смотрел, когда я говорил об Алкар-Азе и Собирателе в Пещере. Лицо Билла побледнело. Я посмотрел на мадемуазель: в ее глазах плясали светло-лиловые искорки. Не представляю, почему старая песня могла произвести такой эффект.
Элен сказала:
– Странный мотив, Алан. А кто эта Дахут Белая?
– Ведьма, мой ангел, – ответил я. – Злая, но прекрасная ведьма. Не рыжая, как ты, а светловолосая. Она жила больше двух тысяч лет назад в городе Ис. Никто не знает, где находился город Ис, но, может, там, где между Киброном и Бель-Илем плещется море. Когда-то здесь была суша. Ис был злым городом, полным ведьм и колдунов, но самой злой из них была Дахут, дочь короля. Она брала себе в любовники, кого хотела. Они удовлетворяли ее ночь, две ночи, редко три. Потом она бросала их, говорят некоторые, в море. Или, как говорят другие, отдавала их своим теням…
