Slav - Проклятие Слизерина
Двойник, вволю насмеявшись, хитро прищурился, сделал приглашающий жест – звал Тома пройти вдоль зеркала. Том неуверенно шагнул следом, коричневые глаза неотрывно следили за каждым движением двойника. Тот зазывно махал руками, обезоруживающе улыбался. После дюжины шагов Тому почудилось, что спутник стал несколько выше и вроде бы взрослее.
Зеркальная гладь, словно поверхность озера, покрылась рябью. Силуэт двойника размылся, а когда волнения стихли, взору предстал подросток лет шестнадцати, он мог бы сойти за старшего брата Тома. Темные глаза юноши таинственно, будто знал какую‑то тайну, поблескивали. Движения были скупыми и размеренными, но за этим напускным спокойствием чувствовалась готовность дать отпор. С каждым шагом Тома, губы юноши все чаще кривила пренебрежительная ухмылка, такая непривычная после открытой улыбки ровесника.
Том не прошел и десятой доли всего пути, как внезапная рябь вновь тронула зеркало. Теперь там отражался немолодой волшебник в длинной черной мантии, глубокий капюшон раскинулся по плечам. Седина слегка посеребрила блестящие волосы цвета дегтя, бескровные губы плотно сжаты, черты лица, словно поверхность восковой свечи, немного смазаны. Волшебник не замечал ничего вокруг, даже Тома, смотрел только вперед, шагал уверенно. Когда темные глаза скользнули по нему, Том ощутил, как от колкого взгляда повеяло холодом. Даже зимний ветер не так холоден, от него можно укрыться одеждой. Взгляд незнакомца же промораживал насквозь. Рядом с высокой фигурой в плаще Том чувствовал себя ничтожным.
Незнакомец резко остановился, даже пошатнулся. Его тело скрутило судорогой, линия рта искривилась от боли, темные впадины глаз озарились багровым пламенем. Том почувствовал, как на затылке зашевелись волосы. Незнакомец безмолвно, как рыба на суше, разевал рот, разил предсмертные проклятья. Завитки зеленого дыма окутали согнутую пополам фигуру. Через миг видение растаяло, а на месте, где стоял незнакомец, зеркало с хрустом изрезала паутина трещин. Том с ужасом взирал на свое отражение, искаженное, раздробленное на множество мелких кусочков.
Он бросился бежать, пока зеркало вновь не ожило. Ветер ударил в лицо с такой силой, что плотно зажмуренные глаза заслезились. Он бежал изо всех сил, ноги начали уставать, от натуги заломило все тело. Дыхание вырывалось с хрипами, а злосчастной зеркальной стене все не было конца.
До того, как зеркало кончилось, боковым зрением Том увидел, как в серебристой глади скользнуло отражение, – невысокая детская фигурка в черной школьной мантии. Но Том был слишком напуган, чтобы разглядеть детали, ноги несли к коридору, который мрачно темнел впереди.
С обеих сторон вновь сомкнулись серые стены, бешено замелькали желто–оранжевые пятна факелов. После странного зеркала, Том был рад темному коридору. Пусть мрачный и холодный, но понятный: в каменных стенах нет ни тайн, ни угроз. Он на бегу отсчитывал двери, а когда поравнялся с семнадцатой, без сил повалился на пол. Ноги гудели от усталости, от частого дыхания грудь ходила ходуном, как кузнечные меха, казалось, вот–вот лопнет. Он застонал от боли, от осознания собственной слабости, с усилием перевернулся на бок. Мутный взгляд вперился в массивную двухстворчатую дверь, Том судорожно сглотнул.
На ней, как и говорил паж, вырезаны фигуры двух грифонов. Том, как не обессилел, невольно отодвинулся. Тела чудовищ переплелись в смертельной схватке: острые, будто стальные клинки, когти вонзались в тело противника, клювы распахнуты в устрашающем кличе. Потерянные в пылу битвы перья ореолом окружали грифонов, зависли в нескончаемом полете. Выпученные янтарные глаза распаленных борьбой полуптиц–полульвов недобро косились на мальчика. Звериная ярость была настолько умело воплощена в резьбе, что Тому показалось, будто слышит гневный клекот, но уже наяву.
Разгоряченную спину щекотнул неприятный холодок, Том чуть шею не свернул, так резко обернулся. Напротив двери с грифонами чернел провал коридора, ни один даже самый крошечный огонек не освещал его. Из темноты веяло сквозняком, будто в конце коридора была открыта дверь в царство Госпожи Зимы. А может быть иной госпожи… и иного царства…
— Идти дальше, – вспомнил Том. – Паж сказал, идти дальше… Не сворачивать.
Он с великим трудом поставил себя на ноги, те, словно киселеобразные, не желали держать. Шаг за шагом он удалялся от разъяренных животных и комнаты, что те стерегут. Что послужило причиной раздора чудовищ, осталось загадкой, ответа на которую Том не желал знать. Возможно, грифоны спорили, кто преданнее охраняет тайник за дубовой дверью. Плечи сами собой передернулись, Том посочувствовал смельчаку, что отважится покуситься на сокровище грифонов.
Дальше коридор посветлел, под самым потолком затейливой мозаикой мерцали окна, собранные из разноцветных стеклышек. Серых стен как не бывало, их убогость скрыли огромные прямоугольные полотнища. Гобелены, а это были именно они, пестрили многообразием средневековых сюжетов, что воспевали бродячие сказители. Но, к досаде Тома, древние мастера, все до единого, ткали белого парнокопытного оленя с лошадиной гривой и винтообразно закрученным рогом на лбу.
— Да здесь же все гобелены с единорогами! – возмутился он. – Бездарности, друг у друга подглядывали что ли?
Единорог изображался в тихом лесу или в клетке из тонких прутьев, сражающимся с разъяренным львом или с людьми и их псами. Сияющую белизну животного оттеняли цветущие луга, по которым бежали серебряные ручьи. Нитки, которыми вышивались гобелены, в основном окрашивали в синий или красный цвета. Иногда к ним добавлялись серебряные и золотые нити.
Меж тем гобелены давали лишь слабое представление о благородстве и волшебной силе единорога, мастерам не удалось передать этого. Том с грустью вспомнил резьбу с грифонами, умелец создавший их был искусней. Или дело не в искусности, а в том какие изображаются чувства. Ярость описать легче, нежели великодушие, она проста. Ярость присуща каждому, и королю, и нищему.
Все же произведения ткачей настоящее чудо, вынужденно признал Том. Гобелены были достойны самых изящных дворцов, самой изысканной публики, но по чьему‑то допущению или по прихоти пылились в пустынных коридорах.
Так незаметно для самого себя Том дошел до лестницы, что вела на нижние этажи. Краем глаза он заметил, что далее по коридору был просвет, там угадывалась еще одна лестница.
— Тупица! – чертыхнулся Том.
Во второй раз за утро Том вспомнил пажа добрым словом. Где‑то внутри медленно, как взвар в котле, закипал праведный гнев. Ругая всех и вся, он направился к лестнице, что была ближе.
