Роберт Сальваторе - Тогайский дракон
Мерван Ма смущенно заерзал на стуле. Не приступая к еде, Эаким пристально смотрел на него, подбадривая взглядом.
— Ты снова хочешь поговорить о своей смерти, Глас Бога. Эта тема мне не слишком приятна.
— Все когда-нибудь умирают, мой юный друг, — отозвался Чезру Дуан и внутренне улыбнулся, осознав иронию, кроющуюся в этом заявлении.
— Но ты же еще совсем не так стар, Великий, — выпалил Мерван Ма и тут же опустил взгляд, как будто опасаясь, что вопреки данному ему разрешению преступил границы дозволенного.
— Каждое утро у меня ломит все кости, и так продолжается уже много лет. — Эаким тепло улыбнулся юноше и успокаивающим жестом положил руку ему на плечо.
— Но, Глас Бога, такое впечатление, что ты уступаешь возрасту без борьбы!
— Ты веришь в Откровение? — внезапно спросил Чезру довольно суровым тоном, напоминая своему доверенному помощнику, кто он такой и какова его цель в этой жизни.
Откровение служило основополагающей концепцией религии ятолов. Оно обещало вечную жизнь в раю, на Облаке Чез. На этом основывались все ритуалы и обряды, весь кодекс поведения религии ятолов.
— Конечно, Глас Бога! — с удивлением и даже ужасом воскликнул Мерван Ма.
— Я не обвиняю тебя, мой мальчик, — сказал Чезру. — Просто напоминаю. Если мы верим в Откровение, тогда и приход смерти должны встречать с распростертыми объятиями, уверенные, что прожили жизнь, достойную Облака Чез. С какой стати я должен печалиться, что вскоре моим домом станет рай?
— Но мы же не должны призывать смерть, Глас Бога…
— Однако я точно знаю, когда смерть начинает призывать меня, — перебил своего помощника Эаким Дуан. — Это часть моего служения — осознать, когда она близка. Чтобы те, кто окружает меня — в том числе и ты, мой юный друг, — начали подготовку к поискам нового Гласа Бога. Понимаешь?
Мерван Ма опустил взгляд.
— Я боюсь, Глас Бога.
— У тебя все получится.
— Но как я узнаю? — Молодой человек внезапно поднял на своего господина умоляющий взгляд. — Как могу быть уверен, что правильно выбрал замену? Это невероятно тяжкая ноша, Глас Бога. Боюсь, я недостоин ее.
— Достоин, достоин. — Эаким Дуан рассмеялся. — Уверяю тебя, увидев ребенка, ты сразу все поймешь. Когда меня отобрали, я мог пересказать по памяти всю Четвертую Книгу Пророчеств.
— Но разве мать, жаждущая возвышения своего ребенка, не в состоянии обучить его этому?
— Мне тогда не было еще двух лет! — со смехом возразил Чезру. — А я мог ответить на любой вопрос, заданный Советом жрецов-ятолов. Думаешь, они ошиблись в выборе? — Мерван Ма побледнел. — Это не обвинение, мой юный друг. Просто я пытаюсь убедить тебя, что ошибиться в этом невозможно. Твой предшественник тоже испытывал подобные опасения… как я слышал, — поспешно добавил Дуан, поскольку откуда ему было самому знать, о чем говорил предшественник Мервана Ма?
— Даже если так, — явно нервничая, продолжал юноша. — Даже если ребенок будет найден…
— Тогда твои обязанности и вовсе не вызывают сомнений, тем более что существует множество запечатленных прецедентов, — снова прервал его Чезру. — И они не так уж сложны. Ты будешь следить, чтобы о ребенке хорошо заботились на протяжении первых десяти лет его жизни. Не слишком обременительная задача, как мне представляется.
— А как насчет его обучения? Кто будет наставником нового Гласа Бога в вопросах веры?
Эакима Дуана снова разобрал смех.
— Он сам будет твоим наставником, если пожелаешь! Неужели ты так до сих пор ничего и не понял? Этот ребенок появится на свет, в совершенстве зная и понимая учение ятолов. Ты все еще сомневаешься? — Чезру посмотрел в глаза ошеломленному юноше, — Ну что ж, это вполне понятно, — добавил он, пытаясь его успокоить. — Потому что ты никогда не был свидетелем чуда Возрождения. А я был! И даже не свидетелем, а непосредственным участником. Я хорошо помню те дни, и никакой наставник, поверь, мне тогда не требовался. Я вообще ни в чем не нуждался, кроме того, чтобы дожить до возраста Сознательности, и я понимал все о нашей религии, и дурное, и хорошее, лучше любого из окружающих. Тебе нечего бояться, мой юный друг. Время твоего служения в доме Чезру едва ли продлится более десяти лет.
Если слова Эакима и успокоили Мервана Ма, это не было заметно; более того, судя по выражению его лица, юноша испытывал прямо противоположные чувства.
— Ты ведь знаешь, что это так, — сказал Чезру.
— Конечно… но мне все равно неприятно это обсуждать, так же как и твою смерть, Великий.
— Ах, какие нежности! — Дуан рассмеялся и похлопал молодого человека по плечу. — Ты должен служить мне, а потом опекать следующего Гласа Бога, пока он не достигнет возраста Сознательности. И после этого ты сможешь считать себя свободным от всех обязанностей по отношению к Чезру. Так всегда было, так должно продолжаться и дальше.
— Все, что я люблю…
— Ничто не мешает тебе присоединиться к Чезру, став одним из жрецов. По правде говоря, я был бы разочарован, если бы ты не раскрыл своих возможностей в деле служения Богу. Из тебя получится прекрасный ятол, друг мой, и как таковой ты окажешься очень полезен для следующего Чезру. Если хочешь знать, я уже написал подробное письмо моему преемнику и Совету жрецов, в котором изложил свою уверенность в твоих высоких потенциальных возможностях.
Казалось, эти слова несколько успокоили Мервана Ма. Он покраснел от смущения и опустел взгляд.
На что Эаким Дуан и рассчитывал. Он действительно привязался к молодому человеку и знал, что будет скучать по нему, когда в следующей жизни достигнет возраста Сознательности. Но на этом служение Мервана Ма должно закончиться. Не стоит рисковать, слишком долго оставляя подле себя такого смышленого человека.
Затянувшиеся близкие отношения — вещь опасная.
Мерван Ма шел по коридорам дворца, сооруженного в основном из мрамора, белого, розового и нежно-желтого, добываемого в Косиниде, провинции на юго-востоке страны. Воздвигнутые из белого с красными прожилками камня, сужающиеся кверху, богато отделанные колонны были распространены в архитектуре зданий на северо-западе, в предгорьях Пояса-и-Пряжки на границе Бехрена и тогайских степей. Воображение часто рисовало юноше картину виноградных лоз, обвивающих эти колонны.
Сандалии Мервана Ма — кожаные, на мягкой подошве — позволяли ему передвигаться почти бесшумно, однако эхо его шагов разносилось по всему огромному дворцу, где потолки закруглялись изящными сводами, что позволяло отражать каждый звук. Молодой человек часто бродил в одиночестве по дворцу, любуясь искусно вытканными гобеленами и изумительной мозаикой на полу огромных залов. Во время таких прогулок он чувствовал себя затерявшимся в безбрежной вселенной.
