Урсула Ле Гуин - Тропки желания
– Если даже шуточка эта и не твоих рук дело, Рам, то все равно фальшивка, причем убого сработанная.
– Но кем? Как? С какой такой целью? – воскликнула Тамара, снова загораясь надеждой. Не суть важно, ошибка то или мистификация, – любое из объяснений приемлемей, чем коллективное помешательство.
– Ну, скажем, сам этот язык, к примеру… – Боб задумчиво листанул блокнот. – Он не настоящий. Подделка, артефакт, очевидная выдумка. Не так ли?
Рамчандра, битый час не произносивший ни слова, на сей раз отозвался – странно тусклым, безжизненным тоном:
– Так. Именно так. Выдумка. Фантазия дилетанта. Переклички с английским наивны и хаотичны, как в детской тарабарщине… Зато язык стариков вроде бы аутентичен.
– Видимо, он старше, архаичнее и…
– Нет. – Рамчандра часто и со вкусом повторял это короткое словцо, словно получал оттого некое непонятное удовлетворение. – Язык стариков отнюдь не рудиментарен, это вовсе не пережиток, не атавизм. Он целиком основан на языке молодежи, вырос из него, как из коротких штанишек. И перерос. Вроде плюща, опутавшего телеграфный столб.
– Думаешь, спонтанно?
– Точно так же спонтанно, как и любой другой язык, самым натуральным образом. Когда новое понятие, востребованное самой жизнью, возникает, люди придумывают ему имя. Это так же естественно, как птичье пение, но это еще и работа вроде той, какую в свое время проделывал Моцарт, сочиняя свои райские мелодии.
– Тогда почему же ты утверждаешь, что настоящий стариковский язык вырос из откровенной фальшивки? Разве такое возможно?
– А разве я назвал его настоящим? Нет. И впредь не собираюсь. – Рамчандра поерзал на полу, устраиваясь поудобнее, обхватил руками колени и, по-прежнему не сводя глаз с голубоватых язычков пламени, продолжил: – Рискну предположить, что язык стариков как-то связан с самим сотворением этого мира. Лишь человеческие существа воспользовались бы для того средствами выражения, которые предоставляют нам язык, музыка и танец.
Боб недоумевающе уставился на него, затем перевел взгляд на Тамару.
– Ну и что же из этого следует?
Рамчандра не ответил, вновь погрузился в себя.
Тамара попыталась подвести некий предварительный итог.
– Итак, – начала она, – занимаясь здесь исследованиями в трех различных, весьма удаленных друг от друга регионах, мы обнаруживаем единый язык без заметных диалектных отклонений, одну и ту же рудиментарную модель социального и культурного устройства племенной жизни. Боб практически не находит у них старинных преданий, никаких выразительных архетипов, никакой развитой символики. Я устанавливаю признаков социальной иерархии едва ли больше, чем в овечьей отаре, – точно в самой примитивной первобытной общине. Секс и возраст определяют все ролевые функции. В культурном плане ндифа как бы и не люди вовсе, буквально недочеловеки какие-то, как полноценные homo sapiens, они еще не состоялись. Одни лишь старики подают некоторую надежду. Я верно резюмирую, Рам?
– Кто его знает? – ответил тот, зябко поеживаясь.
– Что за миссионерский бред! – возмутился Боб. – Ндифа – недочеловеки? Да вы в своем ли уме? Их общество застойно, это да, не спорю. Но виной тому – окружающая среда, условия существования. Еда падает тебе в рот прямо с ветки, охота необременительна и богата добычей, сексуальных запретов нет и в помине…
– Последнее-то как раз и не свойственно людям, – бросила Тамара, но Боб как бы не заметил шпильки.
– У них нет стимулов, согласен. Зато старики, лишенные обычных занятий и радостей, начинают скучать – вот вам и стимул. Чего только не затеешь со скуки. Они начинают перебирать и мусолить слова, идеи, изобретают себе новые. Так что все зачатки мифопоэтики и традиции – дело рук стариков. И не так уж это необычно, всегда и всюду молодежь увлечена лишь сексом да развитием плечевой мускулатуры. В любом обществе носители подлинной культуры – практически одни старики. Единственная серьезная закавыка во всей этой петрушке – перекличка ндифа с английским. Вот что действительно нуждается в объяснении. Только не компостируйте мне мозги телепатией и прочей мистикой. Нельзя строить науку на песке оккультизма. Единственная разумная догадка, что приходит мне в голову: все эти ндифа, все до единого, по всей планете – одна большая подсадка. Как в цирке. Причем довольно свежая.
– Верно, – вновь подал голос Рамчандра.
– Но послушайте! – вскинулась Тамара: настал и ее черед негодовать. – Как могут четверть миллиона человек оказаться подсадкой? А как тогда быть с теми, кому за тридцать? Ведь один только наш перелет занял тридцать лет по местному времени! Всего восемь релятивистских лет назад мы все как один, весь наш исследовательский отдел по здешней системе, скопом погрузились на борт. Там никого не осталось, никаких шутников. Так что все ваше разумное объяснение – сущий вздор, ахинея, бред, чепуха на постном масле!
– Верно, – повторился Рамчандра, по-прежнему не отрывая своих грустных агатово-черных глаз от огня, мерцающего в камельке.
– Очевидно, на одну миссию народу все ж таки наскребли, – стоял на своем Боб. – Причем на весьма многолюдную миссию – на колонизацию целой планеты. Другой вопрос, как такая операция могла проскочить мимо неусыпного внимания наблюдателей от Галактического совета. Боюсь, мы с вами вляпались во что-то очень серьезное, вляпались по самые уши, и это начинает злить меня по-настоящему. Терпеть не могу дворцовые интриги, к тому же…
Излияния Боба были прерваны нежданным визитом. Без стука – ндифа не ведали подобных церемоний – в хижину ввалилась весьма многочисленная делегация во главе с рослым Бро-Капом. Еще два старичка – божьих одуванчика помельче скромно стушевались у стенки разом ставшей тесной лачуги, но две молодки – судя по всему, танцовщицы зиветты – бросились прямо к постели и заохали, запричитали над раненым. Бро-Кап распрямил сутулые свои плечи, принимая осанку повнушительнее, и воззрился на Боба, явно поджидая, пока девицы не приутихнут. Одна из них меж тем перешла к затяжным стенаниям, в то время как другая увлеклась откровенно эротическим массажем.
– Тичиза Боб! – воззвал гость наконец. – Поведай нам, Бик-Коп-Ман ты все же или нет?
– Я Бик-Коп-Ман?! Освейн, Вана! – Боб отмахнулся от пылкой своей поклонницы. – Нет, Бро-Кап, я не Бик-Коп-Ман, увы. Освейн, но я ни черта не понимаю…
– Бывает, Ман приходит сюда. Он является нам порой, – торжественно пояснил старик. – Он появлялся в Гамо, а также в Фарве. Но никогда – в Ганде или Акко. Он высок и строен, златовлас и бледнокож, он великий охотник, могучий боец и неутомимый любовник. Он приходит издалека и снова уходит вдаль. Мы решили было, что ты – это он. Значит, мы ошибались?
