Андрэ Нортон - Колдовской мир-4. На крыльях магии
— С радостью! Знаешь, Арона, — тебя ведь Арона зовут? — для девчонки ты очень умна. Ты не такая, как все, но многие девчонки, которые считают себя красавицами, все бы отдали за такие щеки и волосы. Интересно — вот какое слово мне хочется употребить. Интересно!
«У этой девушки необыкновенно низкий голос, — подумала Арона, — и приятный к тому же. Но какая балаболка! Она… или он… как правильно? — как будто хочет подружиться с ней, но при этом разговаривает так, словно взрослая с несмышленышем. Сколько ей лет? Судя по росту, не меньше восемнадцати. Но у нее совсем нет грудей и такие короткие волосы. Может, она больна?» Конечно, девушка, которая так чувствительна к красоте других, должна ценить и свою красоту. Но вот ее замечание об уме в такой молодой девушке совсем не понравилось юной хранительнице записей. Она привыкла к тому, что в своем семействе считается старшей и самой умной. «У меня появилась соперница, — почувствовала она. — Но, возможно, и подруга».
Они пришли на ферму Священного Двора, и Арона остановилась.
— Ты любишь книги? — неожиданно спросила она.
— Да! Да, люблю… когда найду хоть одну.
— И красоту любишь. Это я вижу.
— Конечно! — Эгил широко улыбнулся. Неожиданно его лицо нависло над ней, и Эгил поцеловал ее, но не так, как целуют детей и родственников, а каким-то особым поцелуем. Этот необычный поцелуй очаровал, но и испугал Арону. Она отскочила и посмотрела удивленно.
— Что… почему… Эгил, что это? Даже лучшие друзья так не делают!
Эгил серьезно поклонился. Такого жеста Арона тоже никогда не видела.
— Приношу свои глубочайшие извинения, госпожа Арона. Я искренне надеюсь, что мы станем близкими друзьями. — Дверь открылась, и он снова поклонился.
Арона исчезла в Доме Записей. Жрица кивнула, приглашая войти. «Не только балаболка, — размышляла девушка об Эгиле, — но и гладкая скользкая змея. Интересно, что ей от меня нужно?»
Арона и Эгил понимали друг друга меньше, чем оба считали; Нориэль и семья Хуаны вообще не понимали друг друга. Нориэль знала это, но не беспокоилась. Она отвела небольшую группу к дому у кузницы и махнула рукой, указывая на сеновал, кухню, главную комнату и свою спальню возле кухни.
Когда Нориэль показала, чтобы дети шли ночевать наверх, Хуана устроила истерический припадок. Нориэль пожала плечами: может быть, Леатрис и Осеберг вместе слишком шумят. Хуана распорядилась, чтобы Леатрис шла спать наверх, а Осеберг остался в большой комнате, потом долго и печально смотрела на единственную кровать в ней и с жалобами взобралась на сеновал.
Утром Нориэль весело поздоровалась с ней. Конечно, ее чужаки говорили и понимали ее не лучше несмышленого ребенка, но ведь женщины все равно разговаривают с младенцами, и со временем те учатся их понимать. Нориэль умылась, показала, где все находится, и отправилась на двор за дровами. Хуана нерешительно стояла на пороге кухни. Нориэль знаком подозвала ее и показала на дрова. Хуана поколебалась, потом велела Осебергу помочь Нориэль.
Затем Нориэль знаками показала, что нужно набрать воды из колодца, и позвала Леатрис помочь ей. А Осебергу сунула в руки стопку тарелок. Сердце Хуаны упало. Достаточно плохо, что она сама стала работницей в чужом доме. Но чтобы ее сын выполнял женскую работу! Как низко они упали! И она молча заплакала.
Нориэль налила воды в большой керамический котел и поставила его на очаг, добавила немного сухого растолченного зерна и знаком велела Хуане размешивать. Осеберг передал тарелки Леатрис и сел, дожидаясь, пока ему подадут есть. Нориэль сделала к нему два больших шага и жестом велела встать. Дала нож, сухие фрукты и показала, что их нужно очистить. Хуана в гневе раскрыла рот, потом вспомнила, что она нищая, живущая здесь из милости, застонала и повесила голову.
Нориэль от всего сердца жалела чужаков, одиноких и бездомных. Чтобы отвлечься и начать разговор, она указала на себя.
— Нориэль, — произнесла она и указала на Хуану.
Леатрис ответила:
— Мама.
— Мама, — повторила Нориэль. Хуана подняла голову и вытерла глаза.
— Хуана, — уточнила Леатрис. Потом указала на себя: — Леатрис. — И на брата. — Осеберг.
— Леатрис. Леатрис, дочь Хуаны. Осеберг, дочь Хуаны, — улыбнулась довольная Нориэль.
Хуана ахнула и распрямилась, глядя на рослую жену кузнеца с поганым ртом.
— Он не Осеберг кто-то такой Хуаны, как ты говоришь! — взорвалась она. — Я беспорочная вдова. И ты должна знать, что это законные дети их отца, у нас был честный брак. Как ты смеешь! Хоть мы и нищие…
Нориэль вопросительно посмотрела на Леатрис, которая показала на себя и пояснила:
— Леатрис, дочь Моргата. — Она пыталась произносить слова, как это делала Нориэль. Потом она показала на брата и сказала на своем языке: — Осеберг, сын Моргата. — Чтобы объяснить яснее, она высоко подняла руки и показала на воображаемого человека. — Моргат, мой отец, — объяснила она. Потом провела воображаемым ножом по горлу, и глаза ее заполнились слезами.
— Моргат, — простонала она и всхлипнула.
Нориэль обняла девушку. Ах! Их мать по рождению мертва, кажется, убита фальконерами или кем-то еще, а Хуана их приемная мать и хочет, чтобы ее сестру-подругу не забывали. Нориэль обняла и Хуану и вздохнула:
— Мне жаль. — Ей хотелось бы иметь три руки, чтобы обнять и Осеберга, чтобы утешить эту девочку, которая стоит, повернувшись к ним спиной и опустив плечи, словно отказавшись от утешения. Что ж, они ведь действительно среди чужих.
— Осеберг, дочь Моргата, — проговорила Нориэль и поманила его к себе. Подросток повиновался, на глаза его тоже навернулись слезы. Хуана резко сделала замечание:
— Большие мальчики не плачут, Осеберг, а ты отныне единственный мужчина и глава семьи.
— О, мама, оставь его в покое! — возразила Леатрис.
Нориэль, ничего не понявшая из этого разговора, вздохнула. «Мокрая курица», — прозвала она Хуану. Осеберг просто еще ребенок. У Леатрис как будто имеется здравый смысл. Нориэль налила похлебки в чашки и передала ближайшей из своих гостий для раздачи всем. Осеберг взял первую чашку и сразу начал есть. Нориэль возмутилась:
— Осеберг, дочь Моргата! Покажи, как ты воспитана!
Парень удивленно поднял голову. «Как избалована», — подумала Нориэль и жестом показала, чтобы он передал чашку.
Как бы то ни было, — а завтрак был роздан и съеден. Но когда все встали из-за стола и Осеберг, ни слова не говоря, направился к двери, Нориэль остановила его. Указав на посуду, она знаком велела убрать ее. Осеберг с неохотой убрал свою посуду, Леатрис и Хуана сделали то же самое, а Хуана принялась мыть тарелки, строго приказав Леатрис помочь ей. Осеберг вслед за Нориэль пошел в кузницу.
