Райдо Витич - О чем молчит лед
Может и ныне общий сбор? Тема-то есть. Ноне все задеты и виновных нет. Беда общая, судьба непонятная.
Саламандра на пригорок взобралась и давай вертеться, как кошка за хвостом. Мигом землю от снега освободила, только пар пошел.
Пристраивайся, — глянула на девочку и у самой макушки холма замерла, за него выглядывая. Дуса легла на теплую землю и тоже выглянула: чего там творится? И даже не удивилась, что матушка дочь родную не заприметила за всю дорогу — ясно теперь почему — саламандра следы замыла, мысли и догадки выжгла. Вопрос только, за что Дусе честь?
На небольшой полянке, в круге величавых сосен, стоял валун высокий, в синеватом покрытии которого можно было легко различить лик человеческий: нос, глаза губы, даже брови густые, хмарые. На лбу хранителя заповедного места сидела еще одна саламандра, довольно большая, не чета той, что рядом с девочкой пристроилась, и окраса иного: рудого. Свет от нее шел сильный, так что ночь в день превратилась.
Ма-Гея к валуну шагнула, поклон отвесила и замерла.
Саламандра вниз скользнула и как земли коснулась, превратилась в статную красавицу в одежде из червленых перьев и золотых пластин-чешуек, окруженную рудым светом. Ни дать не взять пламя от свечи, а фитилек дивая дева. Только вот глаза у той девы огненные.
Рукой взмахнула, обводя круг, и над заповедным местом невидимый купол образовался. Ни снежинки в него не проникает, а то что намело, растаяло. И свет мрак разорвал.
‘Благо тебе, Рарог’, — не страшась, посмотрела в горящие глаза девы женщина.
‘И тебе, Магия’.
‘Почто мне мысль свою послала? Почто в разум вмешалась, договор нарушив’?
— Давно поняла? — голос трескуч и шипуч, как пламя что водицей гасишь.
— Не сразу. Сначала сказала, потом подумала: с чего мне про переход вспоминать, к которому три поколения не хаживали? Опасности в нем сейчас поболе будет, чем здесь. Да и не бегали арьи от трудностей, за то бореями и прозваны.
— То не бег и не трусость, то разумный выход из положения.
— Знаешь что?
— Знаю, оттого и договор нарушила, свою мысль тебе послала. Только не моя она и не твоя. Сама ведаешь: что бы не рождалось — давно рожено. Та мысль ведунов Арты, что успели уйти, переместились в безопасное место. Вам они весть слали, да Мокша ее замыла, с братом Сурожем сговорилась и застудила, остановила ее. Рус не успел взять не успел передать и не уйти ему теперь, а во главе новых родов стоять. Здесь. Одни врата остались, Магия, одни, и путь к ним лишь дивьему братству ведом. Макоши радость, раздолье — глянь вокруг, ликует мокрица. А какого нам: тебе, мне, зверю лесному? Земляным-то ровно, они в любой случай в стороне оставались. Но мы не можем. Гибнут твои, гибнут мои.
— Слух идет, порушены врата, — в задумчивости тихо молвила Ма-Гея.
— Хуже — открыты. Кады и нагайны уже вовсю куражатся, тьмой меру заповедную полонят, а вы и не ведаете. А на страже врат ваши рода людские-явьи да наши дивьи. Мало, полюса поменялись, миры грозят перемешаться. Пожди и ничего ни от вас, ни от нас не останется — то ладно? Кто ж тогда род продлит и врата защитит? Мокша глупая, думает века ей отмеряны, ундин да найн распустила — кутят раздольные. А погибнем? Ринется завтра брат мой Яр и, мстя, все уничтожит, не бывать после миру меж народами, покою конец наступит. От Мокаши пар только и останется, земные да земляные тоже крепко притеснены будут. О вас, лесных да воздушных, вовсе молчу — праха и того не останется. Мало нашему братству беды?
— Правда твоя Рарог, только и меня пойми — думать крепко здесь надо, свет да мрак не перемешивая.
— Мрак?! Вот он! — обвела руками, взмахнув широкими горящими золотом рукавами. — Гляди в глаза его! Что видишь?! Мару, дружку свою что с нагайнами и кадами сговорилась!
Ма-Гея отпрянула — можно ли то?!
— Можно, — глаза Рарог словно пожарище стали — смотреть в них больно. — Думаешь, мужи в роде Ма-Ры погибли? Изгнала она их, одна властвует, смуту сеет. Соколы с исконных мест в чужие земли ринулись, счастья для лебедиц искать. Свет еще в них остался, а дев их уже мрак умы заполонил. Не веришь мне? Завтра сама убедишься. Ма-Ры дщери с ее навету в беде мужей винят и порешили свой род без них вести. И пусть власть их, да от напевов нагайн сбежала мудрость от Ма-Ры, Ма-Раной она стала, темным темна поступками и мыслями. Отныне не дочь света — тьмы. Мои в услужении у нее, Мокша к ней ластится, а лесные ушли, места своих предков оставили. Сильна она стала — в бедах да хмаре теперь мощь черпает. Наги тому ей порука.
— Недолго то будет, — неуверенно протянула женщина.
— Но на пару тысяч лет коловерть в ее власть попадет. Кому лад от того? Двое нас теперь Магия, двое. Рус то понял и в знак нашей с ним дружбы змеевик от меня принял. Его род крепок будет и могуч, мы с ним здесь на страже прибудем. Только помощь нам нужна и спасение родам. Помоги своим и моим Ма-Гея. Уведи людей к вратам, закрой их накрепко и бережь.
— Не могу, — простонала женщина. — Не уйти мне из крепища. Коль так складывается — иному городище не прикрыть от черномарья не сбережить. Волох же один не справится.
— Зачем один?
И взмахнула рукой в сторону затаившейся Дусы. Мелькнуло что-то огненное как стрела, врезалось в лоб девочки и обвило вокруг главы, словно обручем стиснуло. Дуса вскрикнула, попыталась избавиться от дара Рарог, Ма-Гея же увидев дочь и сообразив что к чему озлилась, приготовилась воздать огненной диве по заслугам за нападение. Но та руку выставила:
— Годи. Остынь. Глянь — напасть на меня хотела. Твое ли это? То Мара уже чернит, свет ума и любви мраком безрассудства и ненависти покрывает.
— Что ты сделала?! — что ни говорила ей Рарог, а материнское в Ма-Гее сильнее было и мешало воспринимать разумную речь.
— Коргону я твоей дочери подарила, своей признала. Теперь сестра она мне и чтобы не случилось, все племя яровой диви ей в подмогу встанет. Куда бы не пошла, чтобы не было — я знать буду.
Ма-Гея на дочь посмотрела, а девочка на мать с тоской винящейся и испугом. А полбу девочки лентой золотой змейка легла. Почуяла взгляд женщины и расстроилась, разделилась, из одной в десяток превратилась с одним телом. Множество золотистых змеиных голов приподнялись, выглядывая из волос, зависли в воздухе, образуя светящуюся корону, положением голов отображая знак Сансары — вечного движения всего сущего. Хорош обзор — со всех сторон все видно. Не подступить к обладателю Коргоны. Да только гибельный тот дар.
‘Что же ты натворила, дитя’? — вздохнула мать, качнулась.
‘Мала она еще’, — посмотрела на Рарог.
‘Не мала, раз само время ее выбрало’.
