Евгений Филенко - Возжигатель Свеч
— Чем тебе не по нраву жизнь прежняя? — окрысилась старуха. — Сыт и пьян, одет, обласкан… Или это Большой Ман сбил тебя с панталыку своими речами?
Фа засмеялся.
— Да уж, речист Большой Ман просто на диво, — сказал он.
Старуха глядела на него, и ей хотелось плакать. Она обратила свой взгляд в собственную душу, чтобы подыскать особенно добрые слова, которые могли бы удержать Фа, вынудить его остаться.
— Ты, засранец, — наконец произнесла она. — Небось уворовал у меня чего-нибудь?
— Ага, — признался Фа. — Чайник и мешочек меди. Прощай, матушка.
Он нахлобучил поношенную четырехугольную шляпу, поклонился и покинул веранду.
— Тигр съест тебя! — крикнула старуха Ай.
— Тигры не питаются дерьмом, — откликнулся Фа, не оборачиваясь.
— Но ведь на тебе не написано, что ты дерьмо, — проворчала старуха. — Что работящему человеку в тягость, дикому зверю — в радость…
Она ушла в кухню, испытывая непривычное чувство душевной пустоты. Как будто умер кто-то особенно близкий, не сказав прощального слова, не отпустив грехов, не обещав передать поклон тем, кто удалился к Желтым истокам еще раньше. Хотя не было случая, чтобы Ай горько убивалась по своим покойникам… Не понимая, что с ней происходит, старуха разбила две почти новых чашки, накричала на кошку Крысу и попусту оттаскала за волосы Мандаринку.
Пустяковый же человечишко Фа, выйдя за деревню, ощутил небывалую легкость на сердце. Ему хотелось не идти, а бежать вприпрыжку. Словно он вдруг скинул с плеч долгие годы гнувший его к земле и в то же время совершенно никчемный гнет. На протяжении примерно четырех ли[3] пути он распевал во все горло любовную песню на тангутском языке, сбиваясь и с хихиканьем припоминая стершиеся за ненадобностью слова. Потом с чувством продекламировал строфы эпической поэмы собственного сочинения, которую затеял во славу государя еще в бытность свою столичным студентом. В особо возвышенных местах он, никого уже не стыдясь, обливался слезами умиления.
Иногда он вступал в спор, то мысленно, то вслух, с кем-то незримым.
— Конечно, — бормотал Фа. — Куда тебе тягаться со мной в болтовне? Ты ни в чем не убедил меня. Ты просто сидел и смотрел на меня с презрением. Потому что это единственное чувство, какое можно питать к людям вроде меня. Даже не так… Ты смотрел на меня, как будто я — лучина, которую неведомо кто из наилучших побуждений выстрогал из драгоценного красного дерева. И теперь я догораю, обращаясь в бесполезную золу и пепел. А тебе невыносимо жаль, что дерево употреблено столь неподобающим способом…
Тигр все это время брел за рассуждавшим вслух Фа, с любопытством внимая странным звукам, извлекаемым человеческой гортанью. Рычанье — не рычанье, мурлыканье — не мурлыканье. Так, невесть что. Глупость какая-то… Когда ему наскучило это занятие, он обогнал свою жертву, выбрел на дорогу в полусотне шагов перед ней и встал, туго нахлестывая себя хвостом по бокам. Его глаза светились равнодушной желтизной, из-за слегка разомкнутых клыков рвалось низкое клокотание.
Фа тоже остановился.
— Здравствуйте, достойнейший господин, — сказал он и поклонился.
К своему великому удивлению, он сознавал, что нимало не боится тигра. Хотя и ясно было, что на этом его дорога в другую деревню заканчивалась.
— Господин всемилостивейше позволит мне хотя бы допить то винцо, что я прихватил из дома матушки Ай? — учтиво спросил Фа.
Однако тигр не позволил.
11
— Господин Ман! — кричала Мандаринка. — Выйдите из дома, господин Ман!
— Что угодно госпоже Мандариновый Цветок? — с неудовольствием спросил Ман, появляясь на пороге.
Под мышкой у него была зажата книга.
— Тигр убил Фа, — прохныкала Мандаринка. Большой Ман закрыл глаза и ощерился совсем по-волчьи.
— Где это произошло? — спросил он спустя продолжительное время.
— На полдороге между нашей и Козлиной деревней. Совсем не там, где тигр съел скорохода. Торговцы шерстью нашли мешок в луже крови… Это демон, он кружит вокруг деревни, он хочет извести всех нас! — Мандаринка тоненько завыла.
— Отчего вы так убиваетесь? — пробормотал Ман. — Вам жаль господина Фа или вам жаль себя?
— Господина Фа — совсем чуточку, — призналась Мандаринка. — Но кто-то непременно будет следующим!
— Странно, — сказал Ман. — Того, кто будет следующим, мне жаль гораздо меньше…
— Тогда пожалейте себя! — всхлипнула девица. — Потому что мужчины во главе со старостой скоро придут сюда.
— Лучше бы они пошли к тигру, — буркнул Ман.
— Но почему вы так упрямы? Что стоит вам переуступить через свою гордость?!
— Несчастная женщина, — проговорил он пренебрежительно. — Вы не понимаете…
Мандаринка склонила голову и вдруг опустилась на колени прямо посреди двора.
— Я не понимаю, — сказала она покорно, — Я живу в пыли и на ветру.[4] Я только хочу, чтобы тигр был мертв, а вы благополучны. Прошу вас, господин Ман, прислушайтесь к слабому голосу деревенской блудницы, чье Ремесло — в потакании грубым прихотям. Может быть, и ее слова имеют вес, хотя бы и с куриное перо?.. Пойдите и убейте тигра!
— Госпожа Мандариновый Цветок напрасно пачкает свои одежды, — промолвил Ман, не глядя на нее.
Мандаринка устало поднялась.
— Тогда спрячьтесь, господин Ман. Он» все злые и пьяные от страха.
— Я трезвый, — сказал Ман. — И не к лицу Возжигателю Свеч страшиться толпы оборванцев.
Он успел вернуться в дом за своей дивовидной шляпой. А когда снова вышел во двор, там уже толпились почти все жители деревни. Староста стоял впереди, опершись о тяжелую палку из черного дерева, дабы не упасть и тем самым не прийти в совершенно неприличное его чину положение.
— Что угодно моим почтенным и трудолюбивым братьям? — спросил Большой Ман. — Мой дом недостроен, а угощения не хватит на такое количество драгоценных гостей.
— Просвещенный господин Ман в силу мудрости своей наверняка догадается, о чем его униженно молят ничтожные челобитчики, — прохрипел староста, обильно умастив свой голос ядом вежливости. — И уж если он, по обычной его занятости, откажется исполнить мелкую нашу слезницу, пусть не гневается, коли мы, от хамской нашей настойчивости, растолкуем ее в подробностях и на свой манер. Не хуже городских учителей!
— Полагаю, господин староста имеет влиятельных друзей, которые оградят его от наказания за произвол, — усмехнулся Ман.
— Мы поражены проницательностью добродетельного господина Мана. У меня, недостойного, еще живы друзья в столице. Но сыщется ли в Поднебесной хоть один человек, который свидетельствовал бы в его пользу?
