Альмира Илвайри - Город над синей рекой
— Как у него здесь просто, — заметил я.
— Так Князю Всеславу ничего особого и не нужно! — отозвался Сережка. — Я же говорил, Терем построен не для него, а чтобы мы могли приходить к нему.
Я посмотрел на икону:
— Сереж, а кто это? Никак не могу узнать.
— Это учитель Князя. У вас он был одним из апостолов, учеников Христа. Святой Андрей Первозванный.
— Он тоже живет в Городе?
— Нет, он в других мирах, гораздо выше… Но он и сейчас помогает Князю и всем нам.
— И в мече Князя — его сила? — понял я.
— Ага, — подтвердил Сережка. — Апостолы знаешь, какие сильные! Их опасается сам владыка преисподней. Ладно, вот уж о ком не надо здесь вспоминать.
— Пожалуй. — Я подошел, разглядывая глобус: — Какой странный… Наверное, там все миры сразу?
— Нет, только верхние и срединный, — отозвался Сережка. — Нижние миры устроены по-другому, для них отдельная модель. А этот глобус четырехмерный, мы видим его трехмерную проекцию. Смотри! — он крутанул одну из сфер, и карты местности, да и расположение самих сфер поменялись.
— А на часах зачем столько стрелок? Тоже для разных миров?
— Не, только для Города. Понимаешь, у нас время многомерное.
— Ого! — удивился я. — Про такое я даже в фантастике не читал… А как это?
Сережка уселся на стол рядом с часами:
— Это трудно обьяснить, но я попробую… Ну, ты же знаешь, когда бывает, что нужно делать много дел сразу и на все не хватает времени? Ну так вот. У нас, если тебе не хватает одного временного измерения, для тебя открывается второе. Потом, если нужно, третье, четвертое и так далее.
Он продолжил, болтая ногами:
— Мы с тобой живем в одном временном измерении. А Лилия с Акселем уже в двух. Когда их примут в дружину, они будут жить в трех- а потом и четырехмерном времени. В скольких временных измерениях живет воевода Александр, я не знаю, но точно больше десяти. А Князь Всеслав живет во всех временных потоках Города, но я думаю, ему даже их не хватает.
Я подошел к стеллажу с книгами, разглядывая корешки. Снял с полки модель кораблика на подставке. Сережка соскочил со стола:
— Ух ты! Я и не знал, что Князь сделал для него подставку… Этот кораблик подарили ему дети в Городе, еще до того, как я сюда попал. У нас есть такой праздник — День весенних ручейков, его установила еще Княжна Ладомира. Жители Города выходят на улицы и запускают в ручьи самодельные кораблики. И Князь Всеслав выходит с нами.
Этот кораблик сделал мальчишка, который потом покинул Город и родился в срединном мире. Он стал детским писателем, пишет хорошие книжки… Да ты его знаешь! Его почти все у вас читали!
Кажется, я понял, кто это… Поставив кораблик на место, я спросил:
— А он… помнит Город? Или все забыл?
— Помнит. Он не говорит о Городе прямо, но Город живет в его книгах, в каждой строчке… Ну что, Юрик! Я думаю, Терема тебе на сегодня хватит.
— Да я не устал, — соврал я. — Я бы и еще посмотрел.
— Ну да, ты уже еле живой. А я еще собирался показывать библиотеку. О, слушай! Пошли лучше к Добрагору. Он расскажет про Князя Всеслава и Княжну Ладомиру — как они впервые пришли сюда, как начали строить Город… Он лучше всех о них рассказывает. У него заодно и отдохнешь. Под его ветвями здорово отдыхается.
— Под ветвями? — удивился я. Впрочем, здесь не следовало удивляться чему-либо. — Он что, дерево?
— Ага, — подтвердил Сережка. — И старейший житель Города. Вернее даже, он старше Города. Его посадила Княжна Ладомира еще когда Города не было. Она же научила его говорить.
Покинув кабинет Князя, мы спустились по лестнице, и Сережка одному ему известными путями повел меня через Терем. Мы вышли из белой часовни с солнышком, похожей на ту, через которую входили. Но только эта часовня стояла посреди небольшой площади, мощеной гладкой каменной плиткой. Старые клены, кольцом окружавшие часовню, давали приятную тень.
— Здесь ближе всего к Добрагору, — сказал Сережка. — То есть нет, есть еще один выход из Терема, совсем рядом с ним. Мне Князь Всеслав показывал, но я забыл. Ну ничего, не страшно, если немного пройдем.
Мы вышли на извилистую улочку, то поднимавшуюся вверх, то нырявшую вниз. Невысокие дома с резными наличниками скрывались в глубине палисадников. Там шла своя жизнь — звенели детские голоса, откуда-то неподалеку доносился звук кузнечного молота.
— Это самая старая часть Города, — пояснил Сережка. — Здесь живут многие Старшие. Некоторые уже здесь больше тысячи лет!
Улица сделала еще поворот, дома закончились, и мы оказались у подножия холма. На холме росло дерево. Нет, лучше сказать, Дерево! Огромное, я никогда таких не видел! Казалось, раскидистой кроной оно задевает облака. А его нижние ветви почти касались земли, образуя тенистый шатер.
— Прямо Мировое древо, — проговорил я. Сережка улыбнулся:
— Да, такой он, Добрагор. Древний и могучий. Пошли поздороваемся с ним!
К вершине холма вела белая лестница с пологими ступенями, по ее сторонам росли цветы. Сережка побежал по ней, перескакивая через две ступени. Я пошел за ним, разглядывая огромное дерево. Судя по форме листьев, это был дуб. Из-под его ветвей доносилась музыка. Звучал незнакомый струнный инструмент, и два женских голоса — один высокий, другой пониже, — пели песню.
Драгоценная у мира
Есть жемчужина в короне,
В синем море-океане
Она плавает — не тонет.
Две прожорливые птицы —
Чёрная и золотая —
Наточив кривые клювы,
Над жемчужиной летают.
Этим хищникам приманка —
Серебристое сиянье,
Их заветная добыча —
Жемчуг в море-океане.
Днём и ночью с хриплым криком
Над жемчужиной летают
Две прожорливые птицы —
Чёрная и золотая. (*)
Поднявшись, мы оказались на площадке, огороженной низкой белой оградкой. Там, под могучими ветвями, расположилась компания музыкантов. Темноволосый парнишка в легкой рубашке держал в руках похожий на гитару инструмент. Рядом с ним сидела девушка с длинными волосами рыжего оттенка. Одеждой в джинсовых тонах и множеством бисерных браслетов на руках она напоминала хиппи. Ей принадлежал второй, более низкий голос. Но самой необычной в этой компании была обладательница высокого голоса. Наполовину женщина, наполовину птица в радужном оперении, она сидела на нижней ветви. Ее длинные золотые косы, украшенные жемчугом, спускались почти до земли, от них исходило мягкое свечение.
