Елена Федина - Белая тигрица
— Я не прощу тебе этого никогда, — сказал я.
— Пойдем лучше напьемся, — предложил он, — только вдвоем. Как раньше. И ты будешь петь мне песни. Мне, а не этому сопляку.
— Как раньше не получится.
В нем происходила какая-то борьба, лицо все время дергалось, и выражение его было неуловимо: от презрения до досады. Я ждал, чем же эта борьба завершится.
— Я тебя жду в гостиной на третьем этаже, — сказал он наконец, как будто ничего не произошло, — и не забудь свою лютню, — отвернулся и тоже направился в темноту.
И я остался один.
*************************************************
************************
"Неделю он приходил на берег к серому камню, но тигрица больше не появлялась…"
Нолли тихо встала и поднялась по лестнице на второй этаж, оттуда она еще оглянулась на меня, перегнувшись через перила, перед тем как исчезнуть совсем. Первым моим желанием было броситься за ней, особенно после того, как я увидел ее смертельно бледное, с дрожащими губами лицо, но потом решил, что мне порядком надоели ее капризы, и что ревновать меня к прошлому тем более глупо, что сама она в это же самое время была невестой моего графа.
Ради этой голубоглазой статуэтки с белыми локонами Андорм забросил и друзей, и охоту. Меня эта надменная юная дама замечала не больше чем клопа, правда, после истории с тигрицей стала бросать в мою сторону любопытные взгляды.
Обиделась! Похоже даже, что испугалась. Чего, собственно? О ней тут не было ни слова. И не будет. И об отце ее не будет, и о муже. Просто некий граф давным-давно полоснул плеткой по лицу своего придворного музыканта. А музыкант мог бы уйти на все четыре стороны, но держала его в этом мрачном замке белая тигрица, которая все не появлялась. Уж и все тропы были исхожены, и все овраги облазаны, и все песни перепеты, но нигде и следов не было от этой бестии!
Про меня как будто разом все забыли: и граф, и Оорл, и этот истеричный тип с серьгой в ухе. Графа развлекала Нолли, Нарцисса — его любимчик Кристофер, а Оорл в развлечениях не нуждался. Он часто запирался за железной дверью на третьем этаже, никого туда не пускал, и не выходил на стук и крик, как будто проваливался куда. От скуки я пытался взглянуть на его окна со стороны леса, и это были четыре окна, в которых никогда не горел свет. Мертвые окна. Если честно, то я даже пытался забраться туда по стене, она была, как нарочно, вся в уступах и трещинах, но дальше второго этажа не долезал — падал в лопухи. Потом мне это надоело.
Барон был неразговорчив, коренаст, широкоплеч, могуч одним словом, густые волосы поседели полностью, а борода еще оставалась черной. Такими же черными и пронзительными были у него глаза. Был бы я не музыкант, а художник, я б писал с него картины!
Однажды вечером выпал снег, неожиданный и преждевременный. Выпал, чтобы на следующий день без следа растаять, но то было на следующий день! Хлопья кружились на ветру, залепляли окна и падали на зеленую еще траву. Слуги, которые пробегали без конца по внутреннему двору, оставляли на булыжниках торопливые грязные следы. Я был один в своей комнате, уныло смотрел на эту картину и думал, что белая тигрица на снегу не видна, зимой ей легче спрятаться, хотя она и так неуловима. Не хочет и не приходит. Забыла обо мне. Всё началось очень красиво, а кончилось неизвестно чем. Пустотой и одиночеством…
Другое окно выходило на лес, он был прекрасен как всегда и безнадежно бел.
Я чувствовал себя пленником в этой крепости, мне надоело шумное веселье, обжорство, тупые разговоры. В другое время я бы попросту напился, но сейчас и этого не хотелось. Я распахнул окно и долго стоял на ветру в одной рубашке, надеясь, что хоть холод меня встряхнет и взбодрит. Снег летел в лицо.
Потом пришли люди Нарцисса и деловито потащили меня в его покои. Я всю дорогу упирался, потому что не люблю, когда со мной так бесцеремонно обращаются, но силы были явно неравны. Если этот тип хотел, чтоб я его развлекал, то совершил большую ошибку, так меня разозлив. Меня практически втащили за шкирку и швырнули к его ногам.
— Музыкант доставлен! — радостно отрапортовал тупоголовый капитан Тирри, которого я под конец все-таки пихнул локтем под ребро, — упирался, правда!
Нарцисс сидел посередине широкой кровати, рядом с ним лежали две или три женщины, одну из них, кажется, звали Эльва.
После доклада капитана он моментально вспыхнул.
— Что?! Упирался?!
— Еще как!
— Так ты что, скотина, притащил его силой?!
— Я… я же…
Капитан был сбит с толку, впрочем, как и я.
— Дубина! Дрянь! Кретин! Сгною к чертям! — гневался Нарцисс, и, по-моему, только нагота не давала ему вскочить и вцепиться в бедного Тирри хищными руками, — как ты посмел к нему притронуться?! Он бог! Ты что, не понял?!
Капитан, разумеется, даже не подозревал, что я "бог", он молча и медленно пятился к дверям, на лице было смятение.
— Целуй ему сапог! — рявкнул Нарцисс, — я кому сказал! И убирайся отсюда к свиньям!
И мой сапог тут же облобызали. Удовольствия мне это не доставило, а врага я нажил себе наверняка. Я вопросительно смотрел на этого истерика, не понимая, зачем ему это нужно.
— Извини, — сказал он совершенно спокойно, словно кто-то другой орал тут, срываясь на визг, полминуты назад, — бестолочи кругом, сил нет… проходи, садись.
Я сел на край кровати. Своими грязными штанами на атлас и кружева. Женщина подвинулась и погладила мою руку, она была не местная, из тех, что этот тип привез с собой.
— Погода сегодня мерзкая, — сказал он, — я даже в лес сегодня не выезжал.
— Мерзкая, — согласился я.
— А завтра будет такая слякоть! Ненавижу слякоть… Скоро уеду отсюда, всё равно никакой охоты, одна маета…
— Да, вы правы, здесь уже нечего делать. Даже пить надоело.
— Однако по такой жиже ехать — тоже мало удовольствия. У меня слишком большой обоз. Так что, придется развлекаться тут, пока не подсохнет.
Эта фраза ничего хорошего мне не сулила. Он желал развлекаться! Я наконец позволил себе отвести от него взгляд и увидел свою кислую мину в зеркале. Зеркал было много, куда ни повернись, очевидно, он приказал развесить их для самолюбования. Нарцисс — что тут еще можно сказать? И не скрывает этого.
У меня не было желания его развлекать. Я был зол на весь свет и полон безысходной тоской. Я не понимал, что я тут делаю. Зачем я придумываю сказки, которые никто не слушает, зачем пишу песни, под которые все только обжираются и пляшут? Зачем, зачем, зачем мне это надо? Чтобы просто быть услышанным? Кем?! Этими пресыщенными господами? Сейчас этот тип пообещает мне полцарства, потом истерически заржет, а потом забудет о моем существовании еще на месяц.
