Игорь Вереснев - Лунный Зверь
— А я просто Дарина. Можно Даня.
— Приятно.
Постарался улыбнуться не фальшиво. И отвернулся, готовый покинуть эту комнату. И забыть о ее хозяйке.
— Вы только не думайте, я не наркоманка! На руках — это от лекарств и капельниц!
Рэм застыл. Оглянувшись, выдавил:
— Да я и не думаю…
Вранье! Именно так и думал. И девчонка это прекрасно понимала.
— Думаете.
— Слушай, мы с тобой чужие люди. Какая тебе разница, что я думаю?
Девушка дернула плечом.
— Может, вы последний человек, с которым я познакомилась. Я не хочу, чтобы обо мне кто-то плохо вспоминал.
Та-ак… Час от часу не легче! Рембрандт обреченно вздохнул. Выходит, его миссия здесь отнюдь не завершена. С сомнением посмотрел на туфли. Нагнулся, расстегнул липучки. Оставил обувь у двери, протопал через всю комнату к столу, опустился на бледно-зелененькое, под тон обоев и ковра, кресло. И строго взглянул на девушку.
— Дарина! Что за глупость ты сейчас сказала?
Та посмотрела на мужчину удивленно и даже немного испуганно. Видимо, не могла понять, в чем ее хотят еще обвинить. А когда сообразила, охнула, закрыла ладошкой рот.
— Рэм, вы меня неправильно поняли! Я не собираюсь… это я не о суициде говорила. Просто…
— «Просто» что?
Девушка молчала, смотрела нерешительно. Что там еще за тайна? Вон даже губки облизнула, так волнуется.
— Хорошо, я скажу. Обещайте, что не начнете меня жалеть. Терпеть не могу, когда все смотрят на меня, будто…
Рембрандт пожал плечами:
— Как скажешь.
Девушка набрала полную грудь воздуха. И выпалила:
— Я умираю от лейкемии. Острый лейкоз. — Перевела дыхание. И добавила, будто точку в диагнозе поставила: — Вот.
В комнате установилась тишина. Полная. Только шум проезжавших по дороге машин долетал. Рембрандт растерялся. «Растерялся» — слабо сказано! Он был ошарашен подобным заявлением. Не знал как себя повести, что сказать. Так и сидели молча, глядя друг на друга. Наконец попытался хоть что-то ответить:
— Дарина, ты опять говоришь глупости. Болеть лейкемией вовсе не значит умирать. У нас же не двадцатый век на дворе! Тысячи людей лечатся от этой болезни. И выздоравливают.
Девушка улыбнулась. Снисходительно.
— Я знаю статистику. Девяносто два процента выздоровлений. Но девяносто два — это не сто. Мне не повезло, я попала в оставшиеся восемь. И как от нее лечат, знаю. На своей шкуре испытывала. Три года по больницам. Разве не заметно? — Она погладила жиденькие волосики на голове. — Башка почти лысая. Жалко, раньше у меня волосы красивые были… Ну ничего, мама мне парик шикарный купила. Чтобы, когда в гробу лежать буду, страшилой не выглядела.
Заметив, как при последних словах вытянулось лицо мужчины, Дарина поспешила объясниться:
— Извините. Это я шучу так. Черный юмор. Конечно, мама все ждет какого-то чуда. Она до самого конца будет надеяться.
— И это правильно! Нельзя сдаваться, нужно продолжать лечение. Нужно бороться. Пока ты сам не сдался, надежда остается. А где есть надежда, случаются чудеса.
Слова были правильными, хорошими. Но сейчас, рядом с лежащей на тахте больной девочкой, они звучали как-то шаблонно, пафосно. Неубедительно.
— Нет, Рэм. В реальном мире чудес не бывает. — Она взмахнула рукой, останавливая возражения гостя. — Не нужно меня жалеть, вы же обещали. Я боролась, честно. Сколько могла. А теперь все. Ремиссия не пошла. Если согласиться еще на одну пересадку, еще на один курс «химии», врачи обещают продержать меня полгода. От силы — год. Но это ужасно дорого, а мы и так все в долгах… Да дело даже не в деньгах! Это будет еще один год издевательства и над собой, и над мамой. А так… Осталось потерпеть месяца полтора-два, и все.
Квартира эта уже не наша, так что после похорон мама уедет к сестре, внуков нянчить. Так будет лучше для всех. Правда?
Рембрандт молчал. Он не знал, что ответить. Спорить, утешать, подбадривать — все было одинаково глупо.
Девушка осторожно подняла голову с подушки. Села.
— Прошло. Терпеть не могу эти приступы слабости! Чувствуешь себя какой-то беспомощной куклой. Валяюсь тут… — Она робко взглянула на гостя. — Может быть, кофе сделать?
— Нет-нет! — опомнившись, запротестовал Рэм. — Не нужно. Отдыхай.
— Вы, наверное, спешите, — вздохнула Дарина. — А я вас задерживаю своими разговорами. Извините. Просто скучно сидеть все время одной. Все думают, умирать страшно. Нет, это лечиться было страшно. И больно. А умирать — скучно. Не знаешь, куда деть эти оставшиеся несколько недель. Тянутся, как резиновые. Мама на работе целыми днями. Раньше подруги приходили проведывать, а как стало понятно, что… Так и сижу в четырех стенах, сама с собой разговариваю.
— Но ведь есть Интернет, телефон…
— Кому звонить? О чем говорить? Интернет… Я даже телевизор не смотрю. Там все живые, а я — мертвая. Книги читать не могу. Начинаю и думаю: вдруг не успею? А если и успею, то зачем? Не могу сосредоточиться.
— Тогда — игры. — Рембрандт оглянулся на компьютер. — Если нужно время убить.
— Да. — Дарина кивнула. — Это да. Люблю побродить в вирт-реальности. Посмотреть, кто там чего на-придумывал. Только в играх нужно все время с кем-то воевать, кого-то убивать, что-то искать, соревноваться. Неинтересно. Я в детстве тоже мечтала стать вирт-художником и нарисовать свой мир. Красивый, добрый, волшебный. В который можно убегать, когда становится грустно. Или одиноко. Или скучно. Зарисовки делала, эскизы. Даже когда уже в больнице лежала. Глупенькая…
Она быстро отвернулась, чиркнула кулачком по векам. Слезинки смахнула?
— Можно посмотреть? — неожиданно для самого себя спросил Рембрандт. — Эскизы твои?
— Да вам неинтересно будет, — запротестовала девушка.
— Интересно, интересно. — Рембрандт сообразил, что Дарина все это время обращается к нему почтительно, на «вы». А он перешел на «ты», едва заметил шрамы у нее на руках. Подсознательно перевел в разряд низших существ? — И хватит мне «выкать»! Я что, дедушка старый?
— Вы — Мастер. А я никто, обычная девчонка. И останусь никем…
— Не девчонка, а девушка. Симпатичная. Тебе сколько лет, кстати?
— Восемнадцать. Будет, через два месяца, второго октября. Если…
Она не стала добавлять «доживу». И так понятно. И Рэм не стал тему вновь развивать.
Дали набросилась на него, едва входную дверь за собой захлопнул:
— Рэм, так нечестно! Ты должен был вернуться два часа назад. Мы же к моим предкам съездить собирались!
Каждая веснушка на ее лице источала возмущение Рембрандт невольно попробовал сравнить жену с Дариной. Полная противоположность! Яркая, огненно-рыжая, сильная, энергичная, большая. Здоровая. И слава богу, что здоровая. Приобнял за талию, чмокнул в щечку. И, направившись в комнату, бросил на ходу:
