Елена Хаецкая - Возраст дождя
Тут в полу кухни показалась голова Агген, затем — ее руки; опираясь о пол, девочка быстро забралась из нижней комнаты в кухню и сказала:
— Мама, это Филипп! У него болит нога, поэтому я сегодня не пойду в училище, а буду его лечить и утешать. Дай нам поскорее поесть, потому что иначе мы сейчас умрем, а потом уходи, мы будем сплетничать про все на свете.
Мать Агген медленно приходила в себя. У взрослых людей ни одно чувство не уступает другому свое место без некоторого сопротивления. Чувства как бы говорят: «Ну что это за спешка! Где же присущая нам солидность? Мы не можем удирать во все лопатки, как делали это, когда тебе было тринадцать! Мы шествуем размеренным шагом, не торопясь. Дай нам насладиться бытием».
Вот почему испуг не так-то быстро отпустил ее.
— Ну мама! — тормошила ее между тем Агген. — Ну давай же, готовь нам завтрак!
Она принялась бросать поленья в печь.
— Смотри, я уже развела огонь! — объявила Агген.
Мать наконец вздохнула, встала и взяла с крюка сковородку.
Агген торжествующе обернулась к Филиппу и показала ему язык.
Мать бросила на сковородку очищенные тушки каких-то зверьков, замоченных в уксусе еще с вечера, залила их маслом и поставила на огонь. Печка радостно ревела, масло шипело, зверьки подскакивали, как живые, и жарились, жарились.
Агген в нетерпении ходила по кухне, потом выбралась на крышу и принялась разгуливать по стене. Филипп слышал дробь ее шагов, а время от времени она заглядывала снаружи в окно кухни.
Наконец завтрак был готов. Скорченные темные тушки, пропитанные маслом, были поданы на большом блюде.
— Плоскоглазые тоже едят нашу еду? — спросила мама, глядя в сторону.
— Разумеется! — быстро ответила Агген. — Плоскоглазые похожи на нас во всем, кроме глаз.
— Тебе лучше поскорее избавиться от него, Агген, — предупредила мать. — Никогда не знаешь, чего можно ожидать от плоскоглазого.
— А тебе-то это откуда известно? — удивилась Агген.
Мать пожала плечами и не ответила.
Агген заметила:
— Вот я весь вечер разговаривала с плоскоглазым и изучила его с ног до головы. Я помогала ему идти и тыкала в него палкой, а еще вытащила его из куста — поэтому на нем такая ужасная, вся разорванная одежда. А ты где встречала плоскоглазых?
— Нигде, — ответила мама, — поэтому у меня до сих пор и не было неприятностей.
— Мама, ты будешь завтракать? — спохватилась Агген.
— Я потом поем, — ответила мама и, к облегчению девочки, вышла наконец из кухни.
Филипп набросился на еду, и в мгновение ока они с Агген опустошили блюдо, хотя жареные зверьки были очень горячими. Филипп сгрыз их вместе с костями и позвоночником, чем завоевал уважение своей новой подруги.
— Некоторые возятся, возятся, каждую косточку будут обсасывать и потом выложат целый скелет на тарелке, — пробурчала она неодобрительно. — А которые как мы — те по-настоящему едят!
Филипп не мог с ней не согласиться. Зверьки удобно устроились у него в животе, принялись там урчать и греть его, они обласкали все его изголодавшиеся внутренности и наполнили его покоем.
— Хорошо быть сытым, — заметил он.
Агген кивнула:
— Вот ты меня понимаешь.
Некоторое время они ни о чем не разговаривали и ничего не делали — просто лежали на полу кухни и переживали свою сытость.
Потом Филипп сказал:
— Я должен во что-то переодеться.
Агген пожевала губу, зевнула и наконец нехотя встала.
— Я тебе что-нибудь найду. Никуда не уходи.
Она потянулась, изогнувшись, потом ловко спрыгнула в люк, открытый в полу кухни, и пропала из виду. Филипп подобрался к этому люку и с любопытством заглянул вниз. Ему открылась круглая комната с множеством полок по стенам. Между полками были развешаны всякие вещи, например одежда, обувь в особых длинных сеточках, а также очень странные предметы, в которых Филипп угадал игрушки и школьные принадлежности Агген. На полках стояла посуда и разная взрослая утварь. А еще там имелись гирлянды, на которые были нанизаны диски вроде того, что подобрал вчера Филипп. Только Филипп подобрал золотой, а эти были из более простого и тусклого материала, может быть олова.
Филипп отодвинулся от люка и снова растянулся на спине. Пошевелил больной ногой. Она болела значительно меньше.
И тут из люка на пол кухни хлынули ткани. Они лезли и лезли снизу, неустанно драпируясь и формируя все новые и новые складки, и в конце концов образовалась целая гора всякой мануфактуры. Она неистово шевелилась и вдруг взорвалась, словно случилось извержение вулкана, ткани рассыпались, и из люка явилась голова Агген. Девочка забралась в кухню, уселась на корточки и стала раскладывать ткани.
— Гляди, — приговаривала она при этом, — вот отличные штаны. И рубашка в тон. Но тебе будет маловата. А может, и не будет. Ты должен померить. Или нет, смотри — вот эта еще лучше. И в плечах будет в самый раз. А я надену вон ту.
Она выхватила из кучи красную шелковую рубаху и приложила к себе.
— Ты тоже будешь переодеваться? — спросил Филипп, чувствуя странную неловкость.
— Конечно! — ответила Агген бойко. — Ты закроешь глаза, а я переоденусь. Только ты не так закрой, как я обычно делаю, с подглядываньем, — а по-настоящему.
— Зачем тебе переодеваться? — настаивал Филипп.
— Я ведь тебе вчера рассказывала, что хочу покататься с парольдоннерами, а для этого надо нарядиться парнем, иначе они не возьмут в компанию. Забыл? — Она сморщила нос. — У тебя короткая память, совсем как у моей подруги Кахеран, которая сегодня в одного влюблена, а завтра в другого.
— А ты? — поинтересовался Филипп. — Ты тоже в кого-нибудь влюблена?
— Я? — Она расхохоталась. — Я вообще это все презираю, потому что — глупости. В нашем возрасте!.. Смешно. Да это и всегда смешно, но просто так положено. Я выше таких дел.
Филипп поразмыслил над услышанным и понял, что стремительно забредает в тупик. Любовь оказалась чем-то, что было напрочь лишено какого-либо возраста. Она могла начаться в любой момент и росла вместе с человеком. По этой причине Филипп считал любовь самым опасным чувством, с которым лучше не связываться.
Так он и сказал.
— Ты меня понимаешь, — произнесла Агген, уже не в первый раз.
Сначала Агген закрывала глаза по-честному, а Филипп переодевался, потом Филипп тоже зажмурился, и тоже по-честному, а Агген натянула на себя мужскую рубаху и штаны.
— Мы можем стать как братья, — предложила она.
Филипп охотно согласился считать ее своим братом.
Уладив эти дела, они уселись на гору не пригодившейся одежды, и Филипп показал девочке золотой диск.
