Александр Кондратьев - Сатиресса
— Какого цвета у него были глаза?
— Голубые. А волосы совсем светлые. Сам тоненький и страшно ласковый. Дома жилось ему худо. Каждый вечер прибегал он ко мне на опушку леса, и я никогда не испытывала более нежных объятий… К сожалению, мать слишком немилосердно его колотила; мальчик худел, кашлял и скоро умер… Это ложь, будто я убила его своими пылкими ласками; хотя мой маленький друг был в них неутомим… Я даже плакала, когда после двухнедельной разлуки узнала о его смерти. Это был мой последний любовник из человеческого племени.
— Так что наиболее юные люди лучше других?
— Мне они нравились больше всего, — ответила Пирсотриха, выцарапывая острым сучком камешек из своего раздвоенного копыта, — Ты знаешь, на восток отсюда, по ту сторону реки Кинеиса, есть деревня, откуда выгоняют пастись большое стадо. Я давно уже не была в тех местах, но в прошлую луну туда случайно попала. Там у старого пастуха появился помощник, прехорошенький кудрявый мальчуган. И если бы я пожелала изменить своем привычкам, то непременно выбрала бы его.
— У него нет еще бороды и усов?
— Какая там борода, если мальчику не больше двенадцати зим. У него загорелое лицо, черные волосы и звонкий голос…
— А много при этом стаде собак? — немного погодя спросила Ликиска.
— Всего одна, и не лает на сатиров. Я прошла в десятке шагов от нее, и хоть бы что…
— Неужели ты ходила туда лишь для того, чтобы посмотреть на стадо?
— Нет, у меня там были другие дела, — уклончиво ответила сатиресса.
Наступило молчание. Нимфа лежала теперь на спине, подложив под затылок свои белые руки и задумчиво глядя в бездонную небесную синь.
Пирсотриха обняла свои мохнатые ноги и сидела, уткнув подбородок в рыжую шерсть коленей. Заходящее солнце окрасило верхушки линий. Один луч, прорвавшись сквозь ветви, скользнул по плечу сатирессы и заиграл на теле Ликиски. Нимфа казалась совсем розовой при свете заката…
* * *Колесница Феба поднималась все выше и выше. Становилось жарко. Козлы несколько раз уже устраивали жестокие драки. То и дело в разных частях долины слышался частый стук взаимных ударов и топот быстрых копыт по твердой земле.
Антем несколько раз уже разгонял бьющих друг друга рогами старых самцов. Небольшой пастушеский посох властно мелькал в его загорелых руках.
Из густо заросшей олеандрами ложбины, где струился небольшой ручеек, донеслось жалобное блеяние козленка. Юный пастух торопливо направился туда, пробираясь в густой чаще кустарника, среди разбросанных здесь и там гигантских каменных глыб. У подножья отвесной серо-желтой скалы стояла вода. Светлые струнки бежали из темной расселины камня, образуя природный водоем. Мальчик оглянулся по сторонам — козленка нигде не было видно. Он зачерпнул руками студеной воды. Снова послышалось блеяние, на этот раз откуда-то справа и сверху.
Антему стало жаль заблудившегося козленка, и мальчик решил во что бы то ни стало отыскать его… Узкая, загроможденная большими камнями тропинка шла, извиваясь, в гору. Сын Керкиона прислушался немного и решительно двинулся по ней, словно кузнечик прыгая с глыбы на глыбу. Продвигаться вперед становилось все труднее, а невидимое блеяние словно дразнило упрямого мальчика. Порой ему казалось даже, что он слышит тихий, подавленный смех.
«Неужели это смеются над моей неудачей, — подумал отрок, — те самые ореады, которые недавно звали меня прийти поиграть с ними?» Он поднял голову, но на уступах высоких скал никого не было видно…
Но вот Антем достиг вершины горного хребта и стал озираться. Там тоже никого не было. Противоположный отлогий склон порос высоким кустарником. С вершины открывался вид на лежащие по обе стороны горы, словно темно-зеленым ковром покрытые лесом. Неровными пятнами здесь и там виднелись внизу более светлые небольшие полянки… Каменистая площадка, где находился Антем, была голая и бесплодная. На одиноком, сухом, почерневшем от грозы дереве висели рога и полуистлевшие шкуры когда-то принесенных здесь в жертву Пану и ореадам козлов.
Кругом было тихо. Уставший от долгого лазанья по горам, Антем уселся на камень. Нигде не было видно никаких следов козленка. Кустарники на склоне не шевелились, и лишь пестрые ящерицы мелькали вокруг по горячим от солнца камням.
Внезапно сыном Керкиона овладела тревога. Разом вспомнились ему все страшные рассказы, слышанные им в долгие зимние вечера. Что, если блеял не козленок, а ведьма, которая подражала его голосу, с тем чтобы заманить и съесть маленького пастуха? Что, если ведьма эта спряталась где-нибудь неподалеку и ждет только случая, чтобы напасть на него? Посох свой отрок оставил внизу у источника, но разве посох помог бы отбиться от кровожадной колдуньи… Правда, ведьмы бегают по земле только ночью, но кто помешает им напасть и среди белого дня? Не лучше ли уйти подобру-поздорову?
Сын Керкиона встал, с тем чтобы начать спускаться обратно. Но едва он сделал два шага, как около него послышался тихий смех, заставивший мальчика вздрогнуть от ужаса, и из-за большого серого камня поднялась, простирая руки, высокая женская фигура. Отступление по прежней тропинке было отрезано.
Инстинктивно, не помня себя, Антем бросился вниз в противоположную сторону, не разбирая дороги, ныряя в кустах и прыгая, словно дикий козел, по заросшему молодыми деревьями горному склону.
Нимфа Ликиска (это была она) стала преследовать отрока. Ее белое тело мелькало в зеленой чаше. Ветка хлестали ее по лицу во время бега. иногда колючий кустарник проводил алую черту на нежной коже, но нимфа не обращала на это внимания и мчалась стрелой в погоне за убегавшей добычей.
Ей попался достойный соперник в беге. Антем слышал треск сучьев за своей спиной, топот легких ног и тяжелое прерывистое дыхание. Кто за ним гнался, отрок не знал. Но не все ли равно? Разве станет кто с доброй целью нападать в горах на юного пастуха: ведьма или мстительный дух погибшего в этих местах путника, оба равно склонны обидеть более слабого, чем они, человека… Ветер свистал у него в ушах; тяжелое дыхание слышалось все ближе и ближе. Антем изнемогал уже от усталости, в глазах у него темнело, и ужас все более охватывал душу. Отрок неожиданно споткнулся о древесный ствол и покатился под откос. Падая, Антем почувствовал, что кто-то схватил его крепко руками, и — потерял сознание…
……………………………………………………………………………………………………………..
Сын Керкиона и нимфа сидели рядом на траве и молчали. Мальчик был грустен и старался не глядеть на Ликиску, хотя все время чувствовал на себе ее пристальный взгляд. Он не вполне еще оправился от пережитых потрясений. Разорванный пастушеский плащ из овечьей шкуры валялся рядом, и в голове отрока мелькнула мысль о том, как объяснить ему дома порчу одежды. «Придется сказать, что оборвал, падая с дерева», — решал он, вздохнув.
