Алексей Герасимов - Мерзкий старикашка
А затем у нас был праздник живота. Брат-кормилец со своими помощниками расстарался и превзошел самого себя как по обильности кушаний, так и по ассортименту. По вкусу сравнить никак не могу, раньше он этих блюд как-то не готовил, но братия чуть языки не попроглатывала. Мне даже обидно стало, что Лисапет такой сухостой и жрет сравнительно немного: столько хавки в чужих мамонах зазря пропадает.
Когда заталкивать еду в себя впрок стало совсем уж невмоготу, я потихоньку выскользнул из трапезной, - общаться со мной, по старой памяти, никто до сих пор особо не рвался, - и сыто развалился на дворовой скамейке, любуясь последними солнечными лучами на горных вершинах.
- Ох, если в монастыре все торжества таковы, то жить тут можно. - неслышно подошедший Тумил плюхнулся рядом со мной и начал отдуваться с пережору.
Так-то он паренек сбитый крепко, но, как тот ежик из анекдота: сильный, очень сильный - но шибко легкий. В том смысле, что мелковат еще, и покуда не в состоянии соревноваться в чревоугодии со взрослыми.
- Всяко бывает. - уклончиво ответил я.
Зачем мальчика раньше времени огорчать? Его и без меня найдется кому расстроить.
- Кушак ослабь, чтобы брюхо не передавливало. - посоветовал я.
- Угу. - он распустил узел и, привалившись спиной к стене, блаженно рыгнул. - Брат Прашнартра, а правда что перед принятием сана будущий монах неделю постится, и вкушает лишь сухари и воду, да и те, только на заре?
- Неправда. - искренне ответил я.
- Это хорошо. - вздохнул паренек.
- Спорное утверждение. - хмыкнул я, и начал загибать пальцы. - Во-первых, не только за неделю до принятия сана, но и три дня после него. Во-вторых, не сухари и воду, а воду и сушеный горох. Десять горошин в первый день поста, девять во второй, ну и так далее, до одной. В-третьих, не только на заре, потому что проводит эти дни в пещерах под монастырем, и заря там, или же закат - под землей не разобрать. Да к тому же воды в пещерах хватает хватает - пей-не хочу, - прямо со стен и сочится, иной раз так и целыми ледяными ручейками.
Тумил покосился на меня, скорчил на мордашке выражение "пришел Ржевский и все опошлил", но ничего не сказал.
- Интересно, а когда брат Шаптур вернется, тоже ведь, наверное, празднество устроят? - спросил он, после недолгого молчания.
- Я бы не рассчитывал.
- Почему? - удивился парень. - Разве правильно не отпраздновать выздоровление государя?
- На то, что вернется, не рассчитывал бы. - ответил я, но, разглядев в глазах послушника недоумение, вздохнул, и пояснил свою мысль: - Если он царя не вылечит, его, скорее всего, или казнят, или упекут в обитель с самым живодерским уставом из существующих.
- А что же, в то что брат Шаптур его исцелит, ты, значит, не веришь? - поинтересовался Тумил.
- Ну зачем? - я пожал плечами. - Может и вылечит, конечно, лекарь-то он очень даже неплохой. Но тогда Шаптура уж точно ждать не следует.
- Это отчего же? - мальчик захлопал глазами. - Ведь все же тогда сложится хорошо.
- Конечно, хорошо. И для царя, и для примаса. Он-то Шаптура в столице и придержит, а если сможет, так и в личные лекари определит Кагену. Под своей, значит, пастырской опекой.
- Ему-то с того выгода какая?
- Ты у нас такой дурак, от молебнов, или как? - язвительно фыркнул я. - Головой подумай, она тебе дана не только для того, чтобы в нее есть. Трехсот лет не прошло с тех пор, как примас с царем выясняли, кто в стране главнее.
- Так Лжесвятитель же был ересиарх! - возмутился такому сравнению Тумил.
- Конечно, ересиарх. - кивнул я. - Потому что проиграл. А кто победил, за тем и правда. Кстати, знаешь почему он проиграл, и имя его было предано проклятию?
- И почему? - мальчик поглядел на меня исподлобья.
- Потому что к тому моменту едва полвека миновало с той поры, как Ашшория приняла слова Святых Посвященных. В равнинной-то части страны старые культы повытравили к тому времени, или Слову Троих подчинили, а вот в горной князья и витязи верили, все больше, по-старому, а примаса ни во что не ставили. И, вот ведь совпадение, в царской гвардии горцев было большинство. - я вновь усмехнулся. - И чего ты смотришь-то так, словно на мне цветы расти начали, или узоры разноцветные проступать? Никакой такой я тебе сейчас тайны не открываю, все в хрониках есть.
- Знаешь что, брат Прашнартра? - в сердцах сказал Тумил. - Тебя иной раз как послушаешь, так прям и жить не хочется! Зачем ты мне это сейчас рассказал? Для чего мне оно? Погоди, я понял, кажется... Ты веру мою испытываешь, искушаешь, проверяешь смогу ли я стать монахом, достоин ли, верно?
- Веру можно испытывать лишь тогда, когда она имеется. - я облокотился на теплую еще от дневного солнца стену, и прищурил глаза. - А у тебя всей веры - дюжина заученных наизусть молитв, смысла которых ты и наполовину не понимаешь, да прочитанная по обязанности Книга Деяний Троих. Как ты вообще в послушники-то попал? Сын князя все же, не хрен собачий.
- Да... - расстроенно пробормотал паренек, махнул рукой и на какое-то время замолк, затем тяжело вздохнул, и произнес совсем уж невесело: - У отца только и богатств всего, что княжеский титул. А на деле, пара нищих горных деревенек и крепостица на скале, которую ни защищать некем, ни отреставрировать не на что.
Ну прям классика: "Ковры молью проедены, овцы давно съедены, бриллианты фальшивые, скакуны паршивые".
- И старших братьев, поди, у тебя целый табун?
- Ага. - кивнул Тумил. - Шестеро. Да трое сестер, тоже старших, а им же приданное надо. Я-то последыш. Ну и... Не хватило в общем у отца денег, чтобы мне кольчугу, коня и саблю справить.
Он с отсутствующим видом начал разглядывать окружающие горы. Ну, ясно, что разговор для него неприятен.
- Не грусти. - вздохнул я. - Тут жить тоже можно. Иной раз даже и долго, - вон, на меня только, старого, глянь. А витязей убивают уж больно часто.
- Ну да. - неискренне согласился паренек, и тяжело вздохнул.
- Ладно, время позднее, а завтра еще брата Шаптура провожать. Пора по койкам. - я попытался встать, и рухнул обратно на скамейку, схватившись за спину. - Ах ты ж, Трех Святых и всю Небесную Дюжину, об пень-колоду в душу-печень да внахлест! Помоги-ка встать, "внучок"...
- Это тебе, брат Прашнартра, за твою злоязыкость боги больную спину послали. - пробормотал Тумил, но подняться помог.
- Да кабы только это... - прокряхтел я, припоминая свою встречу со светоносным существом. - Еще всяких молодых да резвых, которых в детстве пороли мало, чтобы чужую старость уважали. Прислони-ка меня к стеночке.
-Ох и вредный же ты дед, скажу я тебе. - хмыкнул парень. - Но умный.
- Это точно. - согласился я, постепенно распрямляясь. - Полная спина ума.
- Тебе может помочь дойти до кельи?
- Дохромаю. - отмахнулся я. - Не впервые прихватывает. Иди, отдыхай тоже, завтра вставать раньше обычного. И кушак завяжи, а то штаны потеряешь!
