Глен Кук - Позолоченные латунные кости
— Ты читаешь? У нас есть несколько книг. В основном для украшения. Спроси Краш. Она прочитала все и может тебе что-нибудь порекомендовать.
Я посмотрел на Краш, а та мастерски изобразила пожатие плеч, характерное для скучающего подростка.
— Спасибо, Краш.
Тем временем Ди-Ди бросила на меня обольщающий взгляд. Новый, улучшенный, сверхвыдержанный «я» подумал, что меня могло бы ожидать изумительное времяпровождение, особенно если бы нас свела чудесная мисс Т. И что я должен найти себе какое-нибудь занятие на оставшиеся двадцать три с половиной часа этих суток. И что кто-нибудь нажужжит в ухо Тинни, не успею я раздеться.
Поэтому я ограничился ответом:
— Да, я читаю книги. Сейчас как раз самое время расширить мой кругозор. Поэтому, если Краш что-нибудь принесет, я буду счастлив.
В тот момент я все еще оперировал терминами проведенных здесь минут, часов или, в самом худшем случае, пары дней.
Мисс Т. шуганула таланты из комнаты. Я наблюдал, как они уходят, и гадал, не жульничают ли они. Предполагаемая мать не только вела себя так, словно была младше дочери, но и выглядела младше.
— Мои обязательства по отношению к Контагью не оставляют мне выбора, кроме как дать тебе все, что тебе вздумается. Порадуй меня. Будь благоразумен. И, кроме шуток, не попадайся на глаза.
Я послал ей воздушный поцелуй.
Она кротко хлопнула дверью.
В результате моя раскладушка съехала прямо к дверям.
Пока я сплю, бездельничаю или читаю, любому незваному гостю придется опрокинуть эту раскладушку, чтобы войти.
12
Ожидание, пока Морли станет лучше, очень, очень быстро стало очень, очень скучным. Будучи парнем Тинни Тейт, я лишился былого умения сносить бесконечное безделье. Тинни не из терпеливых. И она оказала на меня влияние.
Вкусы Краш в отношении книг оказались необычными. Первым делом она принесла мне коллекцию пьес, написанных Джоном Салвейшеном, в том числе все еще шедшую на сцене «Раусту — королеву демененов», в которой Тинни исполняла главную роль, когда пьесу впервые сыграли во Всемирном театре Макса Вейдера.
— Ты фанатка Салвейшена?
— Он рассказывает замечательные истории.
Самую безумную из них он сочинил о самом себе.
— Я с ним знаком.
— Он твой друг?
— Нет. Он ходит с женщиной по имени Торнада, она мой друг.
Вроде того. Когда не вмешивается искушение.
— Ух ты. Я бы хотела с ним познакомиться.
Внезапно девушка стала вести себя совсем по-другому. Я скрыл циничную улыбку.
— Может, когда-нибудь и познакомишься. Как только это дело утрясется.
Я заметил, что в отсутствие матери Краш не интересуется Морли.
— Ты знала Морли перед тем, как его сюда принесли? — спросил я.
— Не я. Ди-Ди знала. Наверное.
Она называла свою мать Ди-Ди.
— Есть какое-нибудь чтиво кроме пьес?
Я гадал, кто притащил сюда эти пьесы и как их раздобыл. Однажды я и сам осуществил дерзкий замысел, но в него входило использование сотен крысолюдей, чтобы снять копии.
Кип Проуз, вероятно, смог бы рассказать мне, как это было проделано. Если только он сам не был за это в ответе.
— Есть несколько исторических свитков. Скучная писанина насчет старых времен. Кто-то оставил их, когда не смог заплатить по счету. Майк так и не нашла времени, чтобы их продать.
Девчонка подалась ближе ко мне и прошептала:
— Иногда она так важничает, ого. Просто зазнается.
Как интересно. Зерно для мельницы, пища для мозгов. Я впитывал в себя услышанное, восстанавливая былое чуткое к сплетням ухо.
Когда на меня накатывал жестокий приступ ненависти к сидению в четырех стенах, я укрощал его, стягивая простыню со своего друга.
Морли получил восемь жестоких колотых ран. И в придачу дюжину порезов. И у него имелась прекрасная коллекция синяков и ссадин, оттого что его пинали, били дубинкой и волокли по земле.
Я надеялся, что Белинда будет держать нос по ветру, выискивая бахвалящегося идиота из тех, что не могут не рассказать кому-нибудь о своих делишках.
Люди утверждают, что я слишком много думаю. Что вещи в большинстве случаев являются точно такими, какими выглядят. Пытаться разглядеть в них нечто большее — пустая трата времени.
А я говорю — когда ты перестаешь верить в странные заговоры, в которые впутаны десятки людей, никогда не нарушающих слово, ты полностью созрел для того, чтобы тебя настиг рок.
Я размышлял о подобного рода вещах и время от времени пытался отмахнуться от них или же извлечь из них какой-нибудь смысл, вводя в уравнение Морли. И не мог состряпать ничего толкового.
Мне больше нечем было заняться, кроме как ждать, когда заявится преступник.
13
Кто-то так сильно толкнул дверь в комнату, что толчок меня разбудил.
Я подобрал под себя ноги. Прислонил раскладушку к стене. И открыл дверь, будучи в плохом настроении.
Моим противником оказалась мисс Т.
— Какого черта? — выпалил я. — Сейчас не то время, когда любое мыслящее существо…
Тут я принюхался. Пахло чем-то странным.
— Заткнись, Гаррет.
Мисс Т. пришла не одна. С ней была Белинда Контагью.
Пахло откуда-то из-за моей спины. Я оглянулся на окно. Снаружи было темно, если не считать трех четвертушек луны.
— Какого черта?
Одна из занавесок снизу была отдернута на фут. Достаточно, чтобы я видел луну в безоблачном небе. Створка окна была приподнята дюйма на три. Я оставлял занавески задернутыми и окно закрытым.
Запах шел снаружи.
Я забыл про грубиянок в коридоре. Происходило что-то более зловещее. Может, я должен радоваться, что они меня разбудили.
Я подошел к окну. Оно было открыто настолько, чтобы я мог высунуться. Однако все тени на другой стороне улицы выглядели так, будто в них пряталось что-то гниющее.
— Сдается, я утратил хватку, — сказал я. — Возможно, я не подхожу для этой работы, Белинда. Позволь спросить менее раздраженно: чему обязан?
Белинда оценила ситуацию с окном.
— Я привела лекаря.
Она и мисс Т. раздвинулись.
Маленький, полный, лысый человечек прошел между ними и принюхался.
— Надеюсь, это пахнет не от моего пациента.
Лекарь носил тускло-черную одежду в стиле, объявленном вымершим сто пятьдесят лет назад. И заслуженно. Морли должен был отшатнуться от его наряда, даже будучи в коме.
Лекарь состоял в культе под названием Дети Света. Гаснущего Света. Главным догматом культа было — никакого секса. К тому же Дети Света были воинствующими пацифистами; из тех, что желают выбить из тебя все сопли, если ты пытаешься заявить, что войной можно что-нибудь решить. Они были утвердившимися в вере добродеями, но такими самодовольными и уверенными в своей правоте, что большинство людей их терпеть не могли.
