Мойра Янг - Мятежное сердце
— Я этого не говорила, — отпираюсь я.
— Говорить необязательно. Я и так знаю, что у тебя на уме.
— Не знаешь, — отвечаю я.
Лицо и даже шею обдает жаром.
— Ах, не знаю? А краснеешь тогда почему? Честное слово, вы все из-за него как с ума посходили. — Брат передразнивает тоненьким противным голоском: — «Помнишь, Джек говорил то? Я тебе рассказывала, как Джек сделал это?» Слышать уже не могу его имя. Тошнит.
— Да ты ревнуешь, — поддеваю я.
— Просто не хочу, чтобы тебе плохо было, — вздыхает Лу. — Не приедет он, Саба. Знаю я таких людей — чем-нибудь новеньким повеяло, и поминай как звали. Он же только о себе думает, по глазам видно. Получит, что хотел, и нет его.
— Джек не такой! — У меня горят щеки.
— Что, в точку? — спрашивает Лу. — Чего Джек от тебя хотел? А ты, согласилась или нет?
— Прекрати, — говорю я.
Лу смотрит на меня в упор.
— Ты с ним легла? — спрашивает. — Этим расплатилась за то, что он помог меня искать?
Вскакиваю, встаю против брата.
— А ну, возьми свои слова обратно!
— Я видел, как он на тебя смотрит, — шипит Лу. — И ты на него.
— Это мое дело, как я на кого смотрю! Ты его сразу невзлюбил, с самой первой встречи. Нет чтоб спасибо сказать!
— Ага, вот оно! — рычит Лу. — Целыми днями тычешь мне в нос, что я Джеку по гроб жизни обязан!
— Так если до тебя не доходит, что без него тебя и в живых бы не было! — ору я. — Нам всем не жить, если бы не он! Не пойму я тебя, Лу. Почему ты такой неблагодарный…
— Не смей мне говорить о благодарности! — Лу хватает меня за плечи. Трясет изо всех сил. — Не желаю я никого благодарить, ясно? Не хочу быть… благодарным…
Заканчивает шепотом. Смотрит на свои руки, на пальцы, что впились мне в плечи.
— Почему ты позволила меня увезти? — спрашивает вдруг. — Почему вы с Па им не помешали?
— Мы старались, ты же знаешь, — отвечаю. — Они убили Па.
Лу вскидывает голову. Глаза потухшие. Такие… как у старика. У меня сердце сжимается.
— Хоть бы нашла меня раньше, — говорит Лу.
— Ну скажи, — шепчу я, — почему ты не хочешь рассказать, что с тобой было на Полях Свободы?
— Ничего не было, — отвечает он. Отводит глаза. Выпускает мои плечи. — Пошли обратно, — говорит Лу. — Наши, наверное, уже гадают, куда мы подевались.
* * *Мы возвращаемся в лагерь молча. Держимся подальше друг от друга.
Голову сдавило. Ноет шишка на затылке. Глаза щиплет от невыплаканных слез.
Если бы слезы могли смыть тоску в глазах моего брата, забрать глухой страх из его голоса, я бы плакала до скончания времен. Только не могут они. Да и не хватит на него слез. И ни на кого из нас.
Пока искала его, все эти долгие месяцы одно себе повторяла: «Вот найду я Лу, и все станет как раньше».
Выдумки. Я просто утешала себя. Чтобы не свалиться и не помереть.
Хорошая выдумка. Жаль только, что неправда.
А правда совсем другая. То, что с человеком случается, меняет его навсегда. К добру или к худу. Назад дороги нет, плачь не плачь. Вроде ничего сложного, а понять нелегко.
Эту правду Город Надежды накрепко вбил мне в сердце. В тот первый раз, когда меня запустили в Клетку и заставили драться.
Сколько себя помню, мы с Лу были одно, только он лучше. Я — темное, он — светлое. Еще до рождения мы делили с ним кровь и дыхание материнское. Мы — две половинки одного целого.
А теперь он не может мне помочь. И я не могу ему помочь. И поодиночке нам не справиться, это уж точно. Впервые в жизни мне нужен не Лу. Кто-то другой.
Мне нужен Джек.
Джек…
Тоска по нему угнездилась глубоко, в самых костях. Его серебряные глаза, его кривая ухмылочка. Тепло его кожи, запах солнца и шалфея. Но больше всего мне не хватает его спокойствия. Покой его сердца, тихая заводь.
Лу неправ. Зря он так. Если Джек сказал, что мы с ним встретимся у Большой воды — значит, встретимся. Джек слово держит. Мне бы только увидеть его снова. Поговорить. Он меня выслушает и поможет разобраться, как все исправить. Как сделать, чтобы нам с Лу полегчало.
Он прогонит тени. Заставит замолчать шепоты. Обнимет меня и вылечит все раны моей души.
Хочу, чтобы Джек был со мной.
Тогда все снова станет правильно.
* * *У самого лагеря Лу вдруг что-то замечает. Щурится, вглядывается в даль. Тогда и я вижу. С востока приближается столб пыли.
— Брось-ка мне дальнозор, — велит Лу. Первые его слова за всю дорогу от холмов. Подносит дальнозор к глазам. — Еще один караван фургонов, — говорит Лу. — Который уже, с тех пор, как мы здесь?
— Четвертый… нет, пятый, — говорю.
— Люди снимаются с мест, — замечает Лу. — Даже в этих богом проклятых краях.
Всматривается получше. Как всегда. Больные. Старые. Ненужные.
— Поговорим с ними, — прошу я. — Вдруг они нам помогут. Можно было бы с ними поехать.
— Я с восьми лет забочусь о нашей семье, — огрызается Лу. — Наверное, соображаю, что для нас лучше. Скажешь нет?
— Не скажу, — отвечаю я. — Лу, я не хотела…
— Не надо нам ничьей помощи, — цедит Лу. — И пусть не суются к нам просить воды. Самим не хватает.
— Я посторожу, пока они не пройдут, — вызываюсь я.
Он кивает. Бросает мне дальнозор:
— Если сюда повернут — свистни.
— Слушай, Лу…
— Да?
— Мы с тобой… все нормально, правда?
— Конечно. — Лу улыбается одними губами. — Полный порядок. — Он щелкает языком, и Рип уносит его к лагерю.
Наша стоянка устроена у подножия большущей кучи разбитых автомобилей. Другого укрытия от ветра на много миль вокруг не найдешь. Со времен Разрушителей осталась. У нас на Серебряном озере была похожая. Па говорил, Разрушители поклонялись машинам. Эти груды у них были вроде алтарей. Здешняя давно затянулась землей, заросла травой. Только с наветренной стороны кое-где торчат поднятые ржавые обломки. Там колесо, здесь фара. С другой стороны рощица корявых сосенок и родник. Вплотную к автомобильному кургану вода вроде бы должна быть с ржавчиной, а нет, чистая. Правда, мало ее, крошечная лужица. Только-только хватает самим напиться и лошадей напоить.
Я слезаю с Гермеса. Карабкаюсь на холм. Навожу дальнозор на караван. Скоро уже и людей можно рассмотреть. Впереди старуха верхом на кабане. Косматая, сгорбленная. Дальше мулы тащат повозку, в ней мужчина и женщина. У женщины на руках ребенок спит, она от него мух отгоняет. Позади всех девчонка, по возрасту как я примерно, крутит педали трехколесной тележки.
Меня им не увидеть, я хорошо спряталась. И все-таки мужчина в повозке вдруг поднимает голову и смотрит прямо в мою сторону. Может, стекло дальнозора блеснуло на солнце. Один взгляд, и чужак снова отворачивается.
