Мари Сойер - Селин Баст. Жизнь во сне
— Довольно, любимая, пока ты больна, я буду заботиться обо всем твоем состоянии. Не переживай, ты очень скоро выздоровеешь. Доктор Стивенс мастер своего дела, правда, Альберт?
— Да, мистер Форк, я делаю все возможное, чтобы ваша супруга как можно скорее вернулась к полноценной жизни.
Черт, я пропустила момент, когда этот, с вашего позволения, доктор вернулся в мои роскошные апартаменты.
Господин Форк удалился, захватив с собой доктора и оставив меня вдвоем с Марж Уинслет, моей медсестрой. Она единственный человек среди всего этого сборища дилетантов и садистов.
— Здравствуй, Марж.
Мое настроение было окончательно испорчено.
— Добрый день, миссис Форк.
Она говорила теплым грудным голосом, хотя вовсе не была толстой или крупной. Мне кажется, что не будь тут ее, я бы давно упала духом.
— Марж, хотя бы ты мне веришь? Ты веришь, что я не сумасшедшая?
— Миссис Форк, мне вовсе не надо вам верить. У вас анализы совершенно здорового человека, но это очень опасно, миссис Форк.
— Опасно быть здоровым человеком?
— Опасно быть здоровым человеком здесь.
— О, девушки, я вижу, вы уже нашли общий язык.
Доктор Стивенс снова вошел незаметно, наверное, это стало входить у него в привычку.
— Мисс Уинслет, скажите, вы подготовили документы для мистера Пенди из сорок седьмой палаты?
— Пока нет, но…
— Никаких но. Отправляйтесь и займитесь своей работой вместо того, чтобы тревожить миссис Форк.
— Прошу прощения, Доктор Стивенс, я уже ухожу.
— Живее, Уинслет.
Марж ушла. Альберт Стивенс остался.
— Клавдия, как вы себя чувствуете после визита вашего супруга?
— Как в могиле.
— Вам кажется, что вы скоро умрете?
И тут меня начал душить хохот. Звонкий гомерический хохот, который доктор Стивенс, вероятно, хотел принять за предсмертные конвульсии.
— Нет, док, этого вы не дождетесь!
Если честно, я совершенно не понимаю, почему ему так не нравится мое чувство юмора. Он совершенно молча измерил мне артериальное давление, температуру тела, прощупал пульс, посветил фонариком в глаза и задумчиво сел на подоконник, чего ранее с ним не случалось.
— Клавдия, давайте будем откровенны. То, что вам начали сниться очень долгие сны, не совсем нормально. Признаться честно, я не ожидал такого поворота событий, но теперь я как врач не могу оставить данный факт без внимания. В вашем сознании начинаются изменения, которые могут быть необратимыми…
Мне показалось, что в моей голове взорвалась граната. «Начинаются изменения, которые могут быть необратимыми…» Дальше я не слушала. Я схожу с ума, я по-настоящему схожу с ума. Он все говорил и говорил, а я сидела, пытаясь сдержать слезы ненависти ко всему этому миру. Я не могу, я не должна сойти с ума. Мне так много еще надо сделать. У меня было столько планов. Это просто неправильно, это не честно, в конце концов. Почему я? Почему не Алекс, не Марж, не черт знает кто еще. Почему я? За что?
Альберт Стивенс ушел так же незаметно, как и появился. Я сидела на мягкой больничной кровати и пыталась уместить все происходящее в моей голове, которая уже была похожа черт знает на что. Вероятно, я так просидела несколько часов, потому что мое внимание привлек звук тележки, на которой развозили обед по палатам. Сейчас будет обед, потом прогулка, потом вечерний осмотр, и на больницу снова опустится ночь. Моя вторая ночь без сна. Не знаю, сколько еще я так выдержу. Самое главное — не спать, не спать как можно дольше. Потому что, уснув, я рискую не проснуться.
Появление горячего обеда слегка отодвинуло медленно, но уверенно подступавшую ко мне апатию. Поковыряв вилкой жаркое и залпом опустошив стакан сока, я начала задумываться о каннибализме. Нет, ну вот честно. В ресторанах жаркое готовят из мяса, а не из стопроцентной сои. А пока я размышляла о том, что можно приготовить из медсестры, которая принесла мне обед, эта самая медсестра удалилась, разрушив мои планы. Ну что ж, не получилось сегодня, получится завтра.
А еще я заметила, что с каждым днем, проведенным здесь, мое чувство юмора становится все более извращенным. Сегодня мне, впервые за много дней, стало интересно, как я выгляжу. В палатах нет зеркал. Нет стекол. Даже раковины и унитазы здесь безопасны настолько, что проще перегрызть себе вены, чем покончить с собой при помощи этих предметов. Насчет перегрызания вен я серьезно. В палате, справа от моей, раньше содержали женщину, которая каждое утро требовала зеркало. Причем требовала очень интересным способом — разбегаясь и врезаясь головой в стену, что доставляло мне массу неудобств. Причем после того, как ей приносили зеркало, она заливалась слезами и начинала биться в конвульсиях, умоляя унести прочь это «дьявольское создание». В одно из полнолуний она перегрызла себе вены и скончалась.
Как же время и события меняют людей. Если бы кто-нибудь рассказал мне нечто подобное год назад, я бы решила, что человек садист или не в себе, раз так спокойно говорит о подобных вещах. А теперь я сама совершенно спокойно наблюдаю десятки смертей, которые случаются в этой клинике. Причем причины смерти чаще всего сильно отличаются от тех, что указаны в официальных документах, но это совсем другая история.
Близится время прогулки. Прогулка — это скудное развлечение, если честно. Все мы чинно ходим по лужайкам, сидим на скамеечках, кормим птиц и занимаемся подобной ерундой. У клиники довольно обширная прилегающая территория, но в большинство мест доступ пациентам закрыт. Есть четкие правила. Например, нельзя подходить к забору ближе, чем на пятьдесят футов, нельзя разговаривать с охраной, нельзя заходить внутрь служебных помещений.
Отсюда не сбегают. Больным здесь не так уж и плохо, ведь большую часть времени они проводят в своем внутреннем мире, который прекрасно заменяет им жестокую реальность. Что ж, теперь я начинаю медленно, но верно погружаться в свой, не менее богатый, внутренний мир. Черт, а ведь я никогда не думала, что добровольно признаю себя сумасшедшей. Доктор Стивенс действительно творит чудеса. Еще пару недель — и я буду радоваться его приходу и радостно хлопать в ладоши при виде пилюль, которыми он будет продолжать меня травить.
Отсюда надо выбираться, хотя, по правде сказать, мне кажется, что я выберусь отсюда только в пластиковом мешке, и мой путь на свободе будет лежать не дальше, чем до ближайшего кладбища.
— Миссис Форк, вам пора на прогулку.
Марж неслышно вошла в палату и ободряюще мне улыбнулась.
— Марж, мне обязательно выходить на улицу? Если честно, то у меня совершенно нет настроения куда-либо идти.
