Елена Хаецкая - ОЗЕРО ТУМАНОВ
Старость набросилась на Эрвана столь стремительно, что застала его врасплох, поэтому он едва не умер. Ему потребовалось немало времени на то, чтобы привыкнуть к своему новому телу и научиться двигаться не так, как было ему привычно — то есть размашисто, не сдерживая порывов, — а скованно, с опаской.
У него оставался еще сын, Гварвин, но Эрван поначалу не только не искал утешения в этом обстоятельстве, но и вообще с трудом превозмогал в себе неприязнь к мальчику. Считается, будто отцы предпочитают сыновей дочерям, но это заблуждение: как и рассказывала своей бывшей няньке Сибильда, Эрван души не чаял в Алисе, а Гварвин всегда оставлял его равнодушным. И теперь судьба словно бы в насмешку отобрала у него именно дочь! Когда Эрван видел Гварвина, он едва сдерживался от пожелания: «Лучше бы ты утонул, а не она», — и отворачивался.
Впрочем, Гварвин был наделен счастливым характером. Отвращение отца он никогда не относил на свой счет и полагал, что Эрван просто-напросто нездоров и отворачивается, дабы его недомогание не слишком бросалось в глаза. По-своему Гварвин тоже огорчался из-за исчезновения Алисы, однако, в отличие от Эрвана, вовсе не считал сестру мертвой.
Однажды он застал отца плачущим. Эрван не слышал, как мальчик входит в комнату, и продолжал рыдать, закрыв лицо ладонями. Гварвин присел на полу у его ног и, дождавшись, пока всхлипывания станут тише, проговорил:
— А по мне, отец, напрасно вы так убиваетесь.
Эрван даже подскочил от неожиданности. Слезы мгновенно высохли на его глазах. Он гневно уставился на сына:
— Что ты здесь делаешь, Гварвин?
Мальчик пожал плечами.
— Зашел попросить вашего благословения на ночь.
— К чему это? — нахмурился Эрван. — Прежде я никогда тебя не благословлял.
— Ну да, а теперь капеллан велел непременно так делать. А то — вдруг и я куда-нибудь пропаду? Капеллан говорит: мол, с Алисой вся беда из-за того и случилась, что мало ей перепадало благословений.
Эрван скрипнул зубами, мысленно поклявшись — добиться изгнания капеллана во что бы то ни стало. Не хватало еще, чтобы всякий поп давал тут поучения — как поступать сеньору с его детьми.
Гварвин моргнул и добавил:
— На самом деле мне кажется, что Алиса — жива-живехонька, только далеко отсюда. Но, может, оно и к лучшему: у нас не всегда бывает хорошо.
Эрван крепко зажмурил красные веки, сморщил дряблое лицо и закричал:
— Да как ты смеешь так думать! Она мертва, мертва! Она мертва, моя золотоволосая девочка, а ты, галка черная, живешь!
Гварвин удивленно посмотрел на отца:
— А почему я не должен так думать, мой господин? Я же не видел Алису мертвой. И вы ее не видели. И никто не видел. Ушла она от нас — вот это точно; но куда подевалась — останется тайной, и для вас, и для меня. Люди поговаривают, будто наша матушка водила дружбу с корриганами. Кто знает, может, и Алиса сейчас с ними. А коли так, то зачем же убиваться по ней? Они ведь ее не обидят.
— А я не по ней убиваюсь, — сквозь зубы процедил Эрван. — Я себя оплакиваю. Что Алиса! Невинное дитя! Ей везде хорошо, и у корриганов, и на небе. А вот мне, на земле, — мне так плохо без нее! Да разве тебе понять, галка черная? Ты целыми днями скачешь по полям, стреляешь из лука, горланишь песни — и в голове у тебя пусто!
Гварвин поцеловал отцу руку и сказал:
— Ну и что с того, что пусто? Будто от битком набитой головы бывает много счастья!
Как ни странно, после этого разговора печаль Эрвана пошла на убыль, и он окончательно сдался старости. Теперь сир Эрван по целым дням просиживал у окна и скучно глазел на стену замка и на смену облаков над нею. Время побежало для него спокойно и медленно, и он больше не чувствовал тревоги. Как будто плавное течение подхватило его. Когда он не пытался делать то, чем без устали занимался в молодости и в зрелые свои годы, — то есть скакать верхом, охотиться или ссориться с соседями, — он и вовсе не ощущал своей дряхлости. Но стоило ему сесть на лошадь, как его пронзала боль, и Эрван вспоминал горе, которое его постигло: он больше не молод.
И Эрван приучился жить осторожно.
* * *Гварвину минуло восемнадцать лет, когда отец удостоил его второй столь же откровенной беседы. Все прочее время каждый из них уверенно шел своей дорогой: Гварвин обзаводился друзьями, такими же веселыми шалопаями, как и он сам, и развлекался, как мог, то есть не щадя сил и не покладая рук; а Эрван коснел в старческой скуке и часами вникал в какие-то цифры, которые представляли ему управляющие.
Разумеется, отец и сын виделись за обеденным столом, когда им случалось трапезничать вместе, а иногда и сталкивались во дворе замка; но эти встречи никогда не приводили к беседам. В тот же день Эрван нарочно послал за Гварвином и, стоило юноше переступить порог, заговорил:
— Рад видеть тебя таким молодцом, Гварвин.
— Господь и вы с матушкой наградили меня завидной наружностью и недурным здоровьем, — согласился Гварвин, — а все прочее — отчасти и моя заслуга, ибо я много времени проводил в достойных забавах.
Эрван хмыкнул, и его морщины на миг разгладились.
— Коли ты и сам признаешь, что уже вполне созрел, то согласишься со мной: тебе пора вступить в брак.
Веселое лицо Гварвина чуть омрачилось. И хоть тень эта была едва заметной, отец сразу ее разглядел и нахмурился:
— Что такое, мой сын? Тебе не по душе мысль о браке?
Гварвин улыбнулся, немного смущенно. Эрван с досадой подумал о том, что и смущение идет парню: больно уж хорош! Эрвану стоило больших трудов отринуть зависть и продолжить разговор с прежним дружелюбием:
— Если ты испытываешь отвращение к брачным узам, то открой мне — почему.
— Ну, — протянул Гварвин, — дело в том, что Фаншон…
Эрван залился багровой краской.
— Фаншон? — прохрипел он. — Что еще за Фаншон?
— Она… — начал было Гварвин, но отец быстро перебил его:
— Не желаю и слушать! Знаю я всех этих Фаншон! Разумеется, я весьма одобряю твои походы по всяким Фаншон, потому что в свое время и я не брезговал таковыми, но брак — совершенно другое дело. В первый год брачной жизни — а точнее, до рождения первенца, — пожалуйста, воздержись от всяких приключений. Потом можешь возобновить их. Но во всем знай меру, иначе…
— Но я люблю ее! — перебил Гварвин.
— Это бессмысленно, — сказал Эрван. — Кроме того, тебе понравится невеста. Это Мари де Мезлоак, дочь барона де Мезлоака. Она красива и состоятельна, и хорошая рукодельница, и добродетельна, и религиозна, и немного умеет читать.
Молодой человек призадумался. Эрван хорошо знал, чем закончится внутренняя борьба, которая происходит сейчас в душе Гварвина. Разумеется, он женится на Мари де Мезлоак. А через год-полтора вернется к Фаншон. Одно другому не помешает. У Мари найдется достаточно здравого смысла, чтобы понимать это и не вмешиваться в естественный ход вещей.
