Ирина Анненкова - Медные колокола
Так вот, у них тогда всё олово пропало – а без него-то что за колокола? Да так лихо всё подчистили – ни брусочка не осталось. И ведь ни следочка! Пыли-то в сараях, где олово хранилось, много было, чай – не горница, особо и не убирались. Так вот, рассказал мне Силантий, лежит эта пыль нетронутая, этакими волнами – а на ней ни ноги, ни лапы ничьи не отпечаталось. Тут мужики и смекнули, что без колдовства не обошлось. Что самое интересное, и в Березовке та же история, и в Синем Луге.
По мере моего рассказа леший заметно мрачнел.
- И что, без олова этого не обойтись? – хмуро засопел он.
- Не ведаю, дедушка. Только Силантий вроде бы говорил: нельзя без него. Если в медь олова не подбавишь, да там ещё чего-то – и не будет у колокола голоса, зазвучит он глухо, нерадостно.
- А другого чего если подсыпать? – поинтересовался леший.
- Говорю же тебе, не знаю! Силантий рассказывал, что они давно ищут замену олову, дорогое оно, добывается нелегко. Но ничего у них, кажется, не выходит. Сказал он, их мужики собирались ехать в Березань-городок, олово искать, а то и в саму стольную Преславицу. А нашли, нет – неведомо это мне, дедушка.
Совсем помрачневший леший корявой лапкой, похожей на сухой корешок, задумчиво поскреб в затылке.
- Значит, говоришь, ничего не видала – не слыхала…. А колокольный звон? Звон сегодня слыхала? А вчера? А третьего дня?
- Нет, - удивилась я. – Да я из лесу и не ходила никуда на этой седмице. – В мою чащобу звоны не долетали.
- Вот и я нет. Да только я последние два дня, почитай, круглый день по опушкам брожу, прислушиваюсь.
- И что? – поинтересовалась я, переплетая косу.
- А ничего. Совсем ничего! Ти-ши-на! Колокола не звонят. И в лесу нашем никто из селян на этой неделе не появлялся. Ни за хворостом не идут, ни на промысел какой, ни даже за снадобьем от чирьев, вишь ты как…- совсем загрустил старичок. – Мне-то из лесу не выйти, нельзя…. Полевой тоже в село не пойдет, да и водяной не разберет из речки, что к чему. Придется, Славушка, тебе отправляться, не обессудь.
Я, не раздумывая, согласно кивнула. Не могу сказать, что подозрительная тишина сильно взволновала меня. Ну, не звонят, дальше-то что? Может, трезвонить не о чем!
Но если мой леший попросит – я и на самый край Синедолии, на гору Белку, десять месяцев в году щеголяющую покрытой снегом вершиной, отправлюсь.
- Ну, вот и договорились, - с облегчением пробормотал дедок. – Ты сломя голову не лети, однако всё-таки отправляйся в Броды не позже, чем завтра. Но сперва к Восточным Дубам наведайся. Пора, пора тебе старые долги начинать отдавать, - непонятно закончил он, подскочил на месте, да и исчез, как сквозь землю провалился, будто его и не было никогда.
До широкой прогалины, обрамленной старыми кряжистыми дубами, мы с Тинкой добирались довольно долго: лесные тропы за сегодняшний теплый денек сильно развезло, к тому же пришлось огибать глубокую балку, засыпанную снегом. Мы приближались к опушке, и становилось светлее, да и теплее, снега даже под деревьями было совсем мало. На открытой просторной поляне самонадеянно пробивались упругие ярко-зеленые травинки, а подснежник уже давно выпустил узкие прямые листья, и его поникшие жемчужно-белые головки изящно кивали нам навстречу. За последние солнечные дни на многих деревьях набухли почки, готовые выстрелить нежными клейкими листочками, и только могучие великаны дубы недоверчиво взирали на всю эту подступающую весеннюю суету, не собираясь спешить с выводами: вдруг на этот раз лета всё-таки не будет? Пока погодим радоваться.
На их по-зимнему обнаженных ветках весело гомонила стайка недавно прилетевших скворцов, а поодаль, в зарослях лещины, примеривался пинькать и рюмить зяблик.
Из кустов высунулась мордочка молодого лисовина; зверь с любопытством поглядел на нас, насмешливо фыркнул, крутанулся на месте и неторопливо затрусил прочь, помахивая пышным хвостом.
- Ну что, Тинка, где будем чудо-юдо искать? – негромко спросила я, поглаживая кобылу по мохнатому боку. Лошадка успокаивающе фыркнула, мотнула головой и принялась шумно втягивать ноздрями воздух – принюхивалась.
Оставив Тинку играть в охотничью собаку, я стала обходить поляну по самому краю, забирая вправо. Не зная, кого и где искать, я с умным видом изучала толстенные стволы, отчаянно стараясь не расхохотаться – уж больно лошадь вошла в роль, вон даже правую переднюю ногу приподняла и держит на весу, точь-в-точь как пятнистая длинноухая псина, с которой приходил однажды к нам на болото заезжий охотник. Та тоже так поджимала лапу, вытягивалась в струнку и принюхивалась, пока осмелевшие кикиморки не расшалились и не начали потихоньку швыряться в нее шишками и лягушками. Смеху было…
Когда я внимательно рассмотрела узор на коре уже примерно пяти-шести дубов, Тинка внезапно прекратила пыхтеть, насторожила уши и, мотнув головой влево, скороговоркой пробормотала:
- Вон там кто-то скулит.
Я прислушалась: ничего не слышно. Обидно осознавать, что слух у любого животного, хоть бы и у лошади, лучше, чем у человека. Я вопросительно посмотрела на кобылу.
- Да вон там, - еще раз дернула головой она. – Второе дерево слева.
Мягкой бесшумной походкой я приблизилась к дубу. Он был невероятно широк, с чудовищно кривыми, будто изломанными ветвями. Обойдя его с другой стороны, примерно на расстоянии четырех локтей от земли я увидала широченное дупло…
Теперь уже и мне было слышно, как кто-то тихонечко то ли поскуливает, то ли плачет внутри.
- Ты осторожнее, - сквозь зубы процедила «смелая» Тинка, медленно отступая к противоположному концу поляны. Ей было нелегко, мешались санки, но лошадка никогда не пасовала перед трудностями, если разговор шёл о спасении ее драгоценной шкурки. Я, в свою очередь, на всякий случай беззвучно вытянула из-за спины лук и бросила на тетиву стрелу. Затем плавно шагнула к дереву и заглянула в его нутро.
В широком мелком дупле рыхлым комом лежало что-то (или кто-то?!) лохматое, серо-рыжее, и именно оно издавало эти жалобные звуки. На злющего некроманта или свирепую нежить было вовсе не похоже… Я оперлась рукой на шершавый ствол и наклонилась пониже, стараясь разглядеть мелко подрагивающую и поскуливающую во сне мохнатую кучу.
Внезапно куча перестала дрожать, притихла, а затем сорвалась в стремительное движение, вырастая на глазах. Я, соревнуясь в резвости со спугнутым зайцем, отскочила назад, но тут же благоразумно замерла на месте, поскольку прямо на меня из просвета дупла уставились не только насмерть перепуганные светло-голубые глаза, но также и тяжелый болт загодя взведенного и заряженного самострела…
