Ольга Погодина - Обитель духа
– Менге! – Он подлетел к старику, который, словно червяк, беспомощно извивался на земле, нагнулся и рывком втянул его поперек седла.
Отвоевывать у стаи волков свежий труп было определенно незачем. Эсыг послал свою лошадь в галоп и не жалел кнута, осыпая Чугуша точными ударами, от которых тот несся так, как скорее всего ни разу в своей жизни не бегал. А Илуге уже понимал, что с Менге происходит что-то не то. Его руки беспомощно скребли ему сапоги, он все силился приподняться, что-то сказать, но все тонуло в шуме бури и этой сумасшедшей скачки. Долетев до месте стоянки, Илуге все сразу понял. Когда старик свалился с седла, будто груда тряпья, подломив бесчувственные ноги в невообразимой позе.
– А, дерьмо! – выругался Эсыг, которому хватило одного взгляда. – Ему хребет перебило. Слышь, малек. Конец это.
– Ты говорить можешь? – спросил Илуге. Он уже поднял пастуха на руки и попытался уложить его на насквозь промокшие войлоки. Руки Менге судорожно шевелились у горла, собирая в комок мокрую ткань засаленного халата, худая грудь сотрясалась в частых всхлипах.
Из темноты появился Тургх, гоня перед собой несколько визжащих овец. Поняв, что что-то случилось, он быстро спрыгнул на землю, переводя недоумевающий взгляд с Эсыга на Илуге. Эсыга прорвало:
– Чего таращишься, недоносок! Пошел отсюда! И ты тоже, глаза твои рыбьи! – заорал он на Илуге. – Что, собрались посмотреть, как я своему товарищу горло резать буду?
– Н-нет, – промямлил Тургх и очень живо ретировался обратно в темноту.
Илуге хотел последовать за ним, но ноги словно к земле приросли.
– Держи его, – остыв, буркнул Эсыг. Он достал свой тяжелый боевой нож и одним движением разрезал одежду Менге.
Илуге почувствовал дрожь под пальцами и не сразу понял, что это дрожат его собственные руки. Тело Менге было неподвижно, темные глаза на морщинистом лице смотрели вверх. Хвала всем духам преисподней, смотрели не на него, Илуге.
– Давай, Эсыг, – губы Менге зашевелились, – нечего тут… разводить. Ног я не чувствую. Хребет сломал, ты и сам понял.
Эсыг поднял нож. Они долго смотрели друг другу в глаза, и Илуге вдруг отчетливо показалось, что между ними происходит иной, какой-то только им понятный разговор.
– Я позабочусь о них. Да будет милостив к тебе Ы-ых, – отрывисто произнес Эсыг в ответ на какое-то свое молчаливое обещание и одним быстрым движением перерезал Менге горло.
Илуге видел смерть. Видел, как дикий жеребец размозжил одному из пастухов череп. Видел, как в степи поймали троих удальцов из койцагов, совсем еще мальчишек, пытавшихся угнать лошадей, и их, привязав к столбам, утыкали стрелами, как ежей. Видел, как привезли раненых в последнем набеге, а потом блевал за ближайшей юртой. Но сейчас… сейчас он был совсем рядом, он смотрел, как открылась тошнотворная темная прорезь в горле и как Менге захлебнулся своим последним вздохом, уставив вверх стекленеющие глаза. Запах теплой крови ударил ему в ноздри. Илуге с натугой сглотнул и поднялся на слабеющих ногах. Ему надо уйти, сделать что-то. Схватив кнут, он вышел под дождь, бездумно глядя в темноту. Эсыг за его спиной сосредоточенно возился, монотонно что-то бормоча себе под нос.
Тургх вернулся, совершенно закоченевший, забился под навес и сел, тупо глядя за завернутый в войлоки сверток у своих ног. Холод вынудил Илуге сделать то же самое. Молчали, прислушивались к звукам волчьей стаи, где матерые самцы уже набили брюхо и теперь, верно, следят, как с визгом дерется за остатки трапезы молодняк.
– Завтра похороним, – наконец буркнул Эсыг, сидя на корточках и ожесточенно вгоняя нож в землю. Очищая от крови. – И стадо собрать надо. Теперь ждать не будем. Соберем скотину, какую сможем, и пойдем. Волки на том не успокоятся, они запах крови почуяли. Будут идти за стадом и резать по десятку овец за ночь, если за Горган-Ох не уйдем.
Что было на это сказать? Илуге мрачно кивнул. Этой ночью была бы хорошая возможность убежать, даже украсть запасного коня. Другой такой за всю жизнь не выпадет. Никто за ним не погонится – в одиночку Эсыг стадо не убережет, стало быть, плюнет на беглого раба, а там и уйти можно… Да только не будет он сейчас убегать. Не будет – и все тут. Пусть даже потом пожалеет об этом.
Ко всему добавилась новая неприятность – из каких-то щелей прямо на войлоки полилась вода, и пришлось спасать остатки не намокшего имущества. Говорить о том, что вдобавок промокли и сапоги, не приходилось – а значит, в неподвижности они быстро замерзли. Стуча зубами, Илуге думал о том, что холод – куда страшнее смерти. Потому что смерть бывает всего один раз, а холод приходит и грызет снова и снова. Потому что, если он захочет вспомнить свою жизнь, самым ярким воспоминанием в ней будет холод. Холод, заполняющий все углы в дырявой, жидко натопленной юрте. Холод в вечно мокрой, истрепанной одежде, под обжигающими ветрами степей. Холод ночей, проведенных на голой земле, когда все вокруг поутру покрывает инеем. Холод.
К утру дождь поутих, но не закончился совсем – продолжал идти противной мелкой моросью, смешанной со снегом. Ледяной северный ветер не только не прекратился, но еще и усилился, и на открытом месте пробирало до костей. Небо в серых клубящихся клочьях облаков было настолько неприветливым, что казалось, день никак не наступит. Но едва дождь стал стихать и грохотать перестало – а это было еще затемно, – Эсыг взашей выгнал их на поиски. Тургх и Илуге, сказать по чести, были этому только рады: оба знали, как косхи поступают с умершим вдалеке мужчиной. Это было даже поблажкой со стороны старого воина: теперь они не увидят, как Эсыг отрежет у трупа голову, выдолбит мозг и набьет череп сухой травой, чтобы довезти ее до святилища предков, а тело завалит камнями. Погребальный обряд совершит шаман, когда они вернутся, и тогда только Посвященные соберутся, чтобы проводить старого пастуха на Поля Предков. Так что нечего пялить зенки, тем более что у всех есть чем заняться.
Как и следовало ожидать, больше половины стада разбежалось. Правда, в большинстве своем скотина далеко не ушла – там и сям виднелись группки овец, мокрых и жалких, будто охапки скошенной травы. Когда дождь поутих, многие из них и сами потихоньку затрусили обратно, к сочной траве поймы, – достаточно было наподдать им под зад, как они с блеянием мчались куда надо. И все же, когда собрали и пересчитали, недосчитались не меньше трех десятков.
Собрав какую могли скотину в пределах видимости, Тургх и Илуге разъехались в разные стороны по долине за пропавшими овцами. Дождь продолжал накрапывать.
Илуге поехал на восток, петляя между невысокими сопками и выветренными останцами, пока не выехал на довольно обширную промоину, преградившую путь. Еще пару дней назад сухое русло ручья сейчас было забито свежей рыжей глиной. Ночью здесь, должно быть, шел целый поток из грязи и воды. Осторожно объезжая грязевые затоны, Илуге внимательно разглядывал следы. Наконец, он нашел отпечатки копыт пяти овец и двинулся вверх по руслу в расчете, что далеко они уйти не могли. Тем более что, судя по следам, одна из овец захромала.
