Марк Лоуренс - Принц шутов
Долго-долго смотрел я в окно на башню и бескрайние небеса позади нее, бело-голубые, в непрестанном движении, так что казалось, будто движется башня, как каменный корабль, бороздящий белые волны, а облака стоят на месте.
— И что ты думаешь обо всей этой ерунде сегодня утром?
Я задал вопрос, не ожидая ответа, будучи уверенным, что Дарин уже ушел.
— Думаю, если бабушка обеспокоена, нам тоже следует насторожиться, — сказал Дарин.
— Дверь в смерть? Трупы? Некромантия? — Я легко стянул губами мякоть с фазаньих костей. — Мне надо бояться вот этого? — Я постучал костью по столу, отвел взгляд от окна и ухмыльнулся. — Оно будет преследовать меня, желая отомстить?
Я изобразил, будто кость идет.
— Ты слышал этих людей…
— А ты вообще сам хоть раз видел, чтобы мертвецы ходили? Забудь о далеких пустынях и ледяных пустошах. Здесь, в Красной Марке, кто-нибудь видел такое?
Дарин пожал плечами.
— Бабушка говорит: по крайней мере один нерожденный появился в городе. Это следует воспринимать серьезно.
— Что?
— Боже! Ты же ее не слушал. Она королева, понимаешь ли. Время от времени не вредно обращать внимание!
— Нерожденный?
Это слово ни о чем мне не говорило. Вообще.
— Нечто, рожденное не в жизнь, а в смерть, помнишь? — Заметив мой отсутствующий взгляд, Дарин покачал головой. — Забудь! Слушай, отец ждет тебя вечером в этой своей опере. И не вздумай опоздать или заявиться пьяным. Не притворяйся, что тебя не предупредили.
— Опера? Божечки, за что?
Вот только этого мне не хватало — кучки толстых размалеванных идиотов, несколько часов кряду завывающих со сцены.
— Просто приходи. Ожидается, что кардинал будет время от времени финансировать подобные проекты. А в таком случае его семейству лучше держать лицо, иначе сплетники проявят нездоровый интерес.
Я открыл было рот, чтобы запротестовать, но сообразил, что среди этих сплетников могут оказаться сестры де Вир. И недавно приехавшая Фенелла Маитус — по слухам, ослепительная дочь Ортуса Маитуса, чьи карманы были столь глубоки, что доступ к ним стоил, может статься, брачного договора. И разумеется, если я организую дебют Снорри как бойца до начала представления, то, по всей вероятности, в антрактах множество аристократов и купцов откроет кошельки, желая поставить на него. Если и можно сказать об опере что-то хорошее, так это то, что она позволяет куда лучше оценить прочие виды развлечений. Я закрыл рот и кивнул. Дарин ушел, продолжая жевать яйцо.
У меня пропал аппетит. Я оттолкнул тарелку. Пальцы нащупали старый медальон под плащом, выудили и постучали им по столу. Недорогая вещица из металла и стекла открылась — внутри был портрет моей матери. Я снова захлопнул ее. Последний раз мать видела меня семилетним, а потом поток унес ее. Это говорят так — поток, а на самом-то деле понос. Слабеешь, лежишь в лихорадке, воняешь и умираешь. Предполагается, что принцессы и матери умирают не так. Я убрал медальон подальше. Лучше пусть она так и помнит меня семилетним и не знает, какой я сейчас.
Прежде чем покинуть дворец, я вызвал сопровождение — двоих пожилых гвардейцев, призванных охранять мою королевскую шкуру по приказу отца. Они шли за мной по пятам, когда я пересек Красный зал и прихватил нескольких приятелей. Руст и Лон Грейяры, кузены принца Арроу, сослались на другие дела, что, надо полагать, означало планы сожрать все самое вкусное и гоняться за горничными. Еще — Омар, седьмой сын калифа Либа и отличный товарищ для азартных игр. Я познакомился с ним во время своего краткого и бесславного пребывания в Матеме, и он убедил калифа отправить его на континент продолжить образование! С Омаром и Грейярами я направился в помещения для гостей, в то крыло Внутреннего дворца, где жили наиболее важные особы и где находились покои отца Барраса Йона, посла Вьены при дворе. Мы послали за Баррасом слугу, и тот живо явился в сопровождении Ролласа — не то приятеля, не то телохранителя.
— Какая отличная ночь, чтобы напиться! — приветствовал меня Баррас, спускаясь по ступеням. Для него все ночи были хороши, чтобы напиться.
— А для этого нужно вино, — развел руками я.
Баррас отодвинулся в сторону, и показался Роллас с большой флягой.
— При дворе нынче оживленно.
— Клан собрался.
Баррас вечно гонялся за новостями. Подозреваю, половина его жалования зависела от передачи сплетен его отцу.
— Синяя Госпожа опять играет в свои игры?
Он закинул руку мне на плечи и повел меня к Общим воротам. Послушать Барраса, так кругом сплошные заговоры народов, а то и похуже — заговор, призванный подорвать остатки мира в Разрушенной Империи.
— Если б я знал. — Он упомянул о Синей Госпоже, о которой говорили все вокруг. Баррас всегда настаивал, что бабушка и эта колдунья ведут какую-то собственную войну, причем уже не один десяток лет. Если это правда, то, на мой взгляд, это хреновое оправдание, учитывая, что я не замечал ничего такого. Истории про Синюю Госпожу казались такими же сомнительными, как те, что рассказывали про магов, заполонивших западные дворы, — Келема, Кориона и еще полдюжины других, по большей части шарлатанов. Лишь существование бабушкиной Молчаливой Сестры придавало слухам толику достоверности. — Последний раз я слышал, что наша подруга в синем бежала с одного тевтонского двора на другой. Возможно, ее уже повесили за ведовство.
Баррас хрюкнул:
— Будем надеяться! Будем надеяться, что она не вернулась в Скоррон и не развела опять эту свою войну.
В этом я был с ним согласен. Отец Барраса вел мирные переговоры и носился с ними, как со вторым сыном. Я бы предпочел, чтобы пострадал близкий родич, а не результат этих переговоров. Ничто не могло заставить меня вернуться в горы и опять воевать со Скорронами.
Мы покинули дворец через ворота Победы в добром расположении духа, передавая друг другу флягу веннитского красного, а я рассказывал о преимуществах ухаживаний за сестрами.
Мы вышли на площадь Героев, и вино у меня во рту обратилось в уксус. Я поперхнулся и уронил флягу.
— Там! Видите ее?
Кашляя, утирая слезы, я забыл о собственном правиле и показал на старуху с бельмом. Она стояла у подножия огромной статуи последнего управляющего, мрачного на своем жалком троне.
— Эй, прекрати!
Руст постучал меня по спине.
— Кого? — спросил Омар, глядя туда, куда я показывал. Облаченная в лохмотья, старуха, в принципе, могла сойти за тряпки на высохшем кусте — что, видимо, и показалось Омару.
— Едва не потеряли! — Баррас поднял флягу, невредимую в тростниковой оплетке. — Иди к папочке! Все, теперь-то я хорошенько за тобой присмотрю! — И он прижал ее к груди, как младенца.
