Химера-читатель - Память героя
Через пятнадцать минут после появления Патронуса со своего места поднялся профессор Снейп. Он не мог уйти раньше, опасаясь привлечь внимание и вызвать лишние подозрения. Теперь он должен спешить. Люциус прислал Патронуса не просто так, Драко стало хуже. Нужна его помощь.
У дверей в свои покои он увидел стоящего Теодора и про себя выругался — ещё одна задержка.
— Вам что-то нужно, мистер Нотт? — ровным голосом спросил зельедел.
— Сэр, я знаю, чей это был Патронус.
— В комнату, быстро.
В комнате, поставив все известные заглушающие чары, профессор обернулся к своему студенту.
— Откуда ты знаешь про Патронус?
— Как-то мы с Драко пошли в совятню отправить письма. Там к нему подлетел этот Патронус и голосом отца напомнил, что он еще не поздравил мать с Днем рождения. Я поклялся никому не рассказывать, чей это Патронус.
— Чего ты хочешь? — зельевар спешил, поэтому задавал вопросы прямо.
— Драко — мой друг. Я хочу помочь ему, если смогу.
Зельевар внимательно посмотрел на своего студента. Тот стоял, спокойно глядя прямо в глаза взрослого.
— Хорошо. Я должен сейчас уйти. Однако нужно найти мальчика-сироту с первого или второго курса. Он может учиться на любом факультете, кроме нашего.
— Ещё какие-то приметы? — Тео внимательно слушал, что-то прикидывая в уме.
— Скорее всего, он не ездит на каникулы домой. Возможно, не переодевается в общих раздевалках, поскольку не обладает хорошей одеждой. Встает раньше всех и ложится, когда уже все спят. В начале года не принимает душ со своими однокурсниками.
— Хорошо, сэр, я все понял.
— Найди его, Тео, возможно, он знает, что случилось с Драко.
— Не волнуйтесь, сэр, идите к Драко. Он нуждается в вашей помощи.
----
— Люциус, как Драко? Его осмотрел целитель? Что он сказал?
— Драко плохо. Перед тем, как я отправил тебе Патронус, он начал задыхаться. Это длилось почти минуту, потом прекратилось, и он затих. Сейчас у него целитель, — говорил Люциус, провожая зельедела в комнату Драко. — Он сказал то же, что и ты. Заклятье, поразившее Драко, — неизвестно. Прописал успокоительное и снотворное.
— Снотворное? Надеюсь, «Сны без сновидений».
— Нет. Ты же знаешь, Драко его не переносит.
— Что?! Вы, идиоты, дали ему снотворное?! И ты говоришь мне это только сейчас?! Быстрее, может быть, ещё можно его спасти!
Зельевар вбежал в комнату крестника и отпихнул стоящего возле него целителя. Достал словно из воздуха флакончик с каким-то зельем, вылил его в рот Драко и заставил проглотить. Потом выхватил палочку и направил её на подростка.
— Легилименс!
часть 8 (10)
Как же он ненавидит этот кабинет. Выдержанный в коричневых тонах, с антикварными картинами и грамотами в рамках, висящих на стенах. Со шкафом, занимающим почти всю стену и уставленным книгами, с вычурными стульями, стоящими возле входных дверей. Ненавидит массивный стол, стоящий у окна, с аккуратно расставленными на нем письменными принадлежностями и ровно лежащими документами.
Как он это все ненавидел. Ненавидел кожаный диван, на который всегда садились посетители, и маленький столик, на котором сервировался чай. Ненавидел гостей этого кабинета, которые бросали на него любопытствующие взгляды, а потом произносили фразы с одним и тем же смыслом: «Какой маленький, и уже нарушитель? К сожалению, бывает. Но вы не наказывайте его слишком сильно!», а потом переставали обращать на него внимание. Лицемеры. Они могли часами сидеть и разговаривать, пить чай и есть пирожные. А он все эти часы был вынужден стоять в углу за шкафом, не имея права даже попроситься в туалет.
Но больше всего он ненавидел владельца этого кабинета, директора начальной государственной школы, в которой он доучивался последний год. Ненавидел человека, который не имел в душе ни капли жалости, ни толики сочувствия. Человека, который находил радость в унижении слабых. Ненавидел человека, который использовал служебное положение для достижения личных целей.
Сколько раз он стоял и смотрел на этот угол. Десятки или сотни раз. Он уже запомнил все прожилки на деревянной панели директорского кабинета. Сколько часов он проведет здесь, в этом углу, не имея права говорить и шевелиться? Одно его движение — и сзади раздастся тихий мягкий голос: «нарушение правил, ещё двадцать минут в углу». Это была игра. Они оба прекрасно знали, что стоять он будет до тех пор, пока дядя не приедет за кузеном и его не заберут из школы. Но это входило в условия игры директора: он назначает небольшой срок наказаний, но запрещается шевелиться. За любое движение срок наказания увеличивался.
Под конец этой пытки у него отнимались ноги и дрожали все мышцы. А за спиной раздавался голос: «как жаль, что сегодня ты снова не смог исправиться. Я вынужден вновь поговорить с твоим опекуном». Значит, вечером снова ожидалось наказание.
Так было не всегда. Когда он только пришел в школу, здесь был другой директор — мистер Трейс. И все было по-другому. Да, он учился в одном классе с кузеном, и тот мог порвать его тетрадь с домашним заданием; да, кузен со своими прихвостнями дразнил его на переменах. Но это были такие мелочи по сравнению с той заботой, что он получал впервые в своей сознательной жизни.
В первую же неделю мистер Трейс пригласил его в свой кабинет и поговорил с ним. Директор спрашивал, почему он не посещал подготовительных курсов, как его кузен. Спрашивал про погибших родителей. Потом предложил ему чашку горячего молока и печенье в виде разных фигурок. Улыбался и постоянно говорил слово «хорошо». А ему и правда было хорошо. Так хорошо, как не было ни разу в жизни.
Потом директор пригласил какую-то женщину. Они с нею пили чай, а он допивал молоко. Его снова попросили рассказать какую-то историю про зверушек из печенья. И он очень старался придумать что-то поинтересней. Впервые в жизни его слушали и не перебивали. Впервые он не был наказан за историю с волшебными приключениями. Он говорил, а ему улыбались и говорили, что он молодец. Он готов был придумать ещё тысячу историй, чтобы только ещё раз услышать это слово: «молодец».
Потом его привели в кабинет, заполненный игрушками и какими-то приборами. Женщина в этом кабинете дала ему листочек, на котором были изображены строчки символов, уменьшающихся от верхней части листочка к нижней. Она попросила его называть символы от самых больших до самых маленьких. Он попробовал, но после четырех верхних строчек мелкие символы стали расплываться перед глазами. Он, расстроившись, замолчал, но женщина ласково погладила его по голове, сказав, что это не страшно и он хорошо справился. Он чуть не расплакался от радости.
