Маргит Сандему - Чудовище
«Какая еще другая?» — хотелось спросить ему. Но силы у него уже иссякли. Он снова впал в забытье, совершенно не замечая, как они трясли его, чтобы снова привести в чувство.
Прошло двое суток, прежде чем он снова открыл глаза, на этот раз на более длительный срок. Строгая, но дружелюбная диаконисса время от времени подходила к нему и пыталась установить с ним контакт, но он чувствовал себя слишком усталым и обессилевшим.
Но однажды утром, когда она подошла к нему, он заметил, что его спутанные мысли начинают выстраиваться в какую-то последовательность.
Ему надо было что-то спросить у нее.
— Та… другая… — хрипло произнес он.
— Какая другая? — спросила она.
Но он уже потерял ход мысли.
Медленно к нему возвращались картины. И в них неизменно присутствовал страх. Страх не за себя, а за того, кого он держал в своих руках, кто был уже на грани смерти. Он должен был оберегать этого человека. День и ночь он пытался это делать…
Холод, жажда…
Он промерз до костей.
В памяти возникла страшная картина: вода! Вода, вода, повсюду эта холодная, соленая вода! Он ненавидел эту воду, потому что она хотела отнять у него того, кого он любил.
Но ненависть была не самым сильным чувством. Еще более сильным было чувство ответственности за другого. Ответственности за ту, кого он держал в своих руках.
— Белинда! — произнес он вслух. Диаконисса, стоявшая рядом, тут же повернулась к нему.
— Что ты сказал?
— Белинда. Ее зовут Белинда.
— Кого?
— Мою жену. Которую я держал на руках. Где она? Если она жива, я должен…
Он вдруг почувствовал страшное беспокойство, которое было ему во вред.
— Ну, ну, успокойся, — сказала диаконисса, поудобнее укладывая его в постель.
— Вы говорили о другой, — сбивчиво шептал он, чувствуя, что силы опять покидают его. Ему нужно было все узнать, пока он снова не провалился в небытие.
Сев на край его постели, она решительно прислонила его к подушке.
— Сейчас я тебе все расскажу, молодой человек…
Он не чувствовал себя особенно молодым, но все-таки немного успокоился. Он наконец понял, что так лучше для него.
И она спокойно сказала:
— Ты приплыл сюда на маленькой шлюпке, на крохотном ялике. Рыбаки заметили шлюпку недалеко от берега. В шлюпке было четверо. Двое были мертвы. Ты и еще одна женщина выжили. Вот и все.
— Она была у меня на руках? — перебил он ее.
— Об этом я ничего не знаю. Я знаю только, что она теперь находится в этой больнице и что разум ее помутился. Что же касается тех бед, которые вы пережили, то об этом я ничего не знаю.
Белинда? Разум ее никогда не отличался особой силой, особой одаренности никто в ней не замечал. Но она всегда была в здравом уме.
— Мне нужно увидеть ее! Диаконисса колебалась.
— Я попробую уладить это, — сказала она наконец. — Но не надейся на многое! Может быть, это вовсе не она, или же ты будешь совершенно разочарован, увидев ее душевное состояние.
Он горячо кивнул ей. Главное для него было узнать все. Сердце его готово было выскочить из груди, он понимал, что такое напряжение для него теперь вредно, но ничего не мог поделать с собой. Ему бы только не потерять сознание, остальное не так важно.
Сестра милосердия нерешительно огляделась по сторонам. И тут он обнаружил, что не один в комнате, что там стояло множество кроватей, заправленных грязным, нищенским бельем, на которых лежали в основном старики, тупо смотревшие в его сторону. Кто-то непрерывно стонал в другом углу. Все помещение было пропитано затхлой вонью, но он так долго лежал здесь, что уже привык к этому. Во всяком случае, мог это выносить. И даже запах карболки не мог пересилить эту вонь.
Он понял, почему диаконисса медлит. Можно ли было впустить сюда женщину? Но поскольку он сам не мог встать с кровати, он горячо упрашивал ее привести к нему ту женщину с лодки.
В конце концов она кивнула и вышла. Она сказала, что поговорит об этом с доктором.
Ожидая ее, он пытался осознать собственное состояние, взглянуть на себя глазами окружающих. Ему хотелось произвести на всех благоприятное впечатление. Теперь он знал, кто он такой. Вильяр Линд из рода Людей Льда, а то маленькое существо, которое согревало его сердце и должно было получить известие о том, что он жив, был его сын Хеннинг, оставшийся в Норвегии.
Все становилось на свои места. Он прикидывал, сколько он уже лежит здесь. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что он лежит здесь уже долго. Ощупав свой подбородок, он обнаружил, что у него выросла длинная борода. А ведь он всегда был гладко выбритым! Но он обнаружил и кое-что еще. Рука, прикоснувшаяся к подбородку, не была целой. Он не осмеливался взглянуть на свои руки. И когда он наконец решился на это, он был глубоко потрясен. Почти все пальцы у него отсутствовали. Ему показалось, что он лишился части себя самого — это было очень странное чувство.
Он спрятал свои изуродованные руки под дырявое шерстяное одеяло.
Время шло. Что же они не идут? Он чувствовал усталость, но ожидание заставляло его бодрствовать.
А если это не Белинда? А если она погибла?
Нет, нет, только не это!
А если она не узнает его? Он стал таким худым, кожа да кости. Волосы были длинными и спутанными, глаза глубоко запали. Он подумал, что похож теперь на Иоанна Крестителя в пустыне с длинными волосами и бородой, в истрепанной одежде, питавшегося травами.
Но теперь ему хотелось выглядеть прилично. Словно он собирался встретиться с Белиндой в первый раз!
Если это только она!
Он попытался вспомнить остальных, находившихся в шлюпке. Сначала их было шестеро. Двое утонули. А те, что остались…
Он был тогда таким истощенным, обмороженным и измотанным, что не мог даже пошевелиться. Он помнил только свои руки, сжимавшие находившуюся без сознания Белинду. Была ли в шлюпке еще женщина? Да, была.
И это она могла теперь находиться в больнице.
Он не желал ей смерти, но…
Дверь открылась. Вошла диаконисса. Она вела за руку какую-то женщину.
— Белинда! — хотел сказать он, но от волнения не мог вымолвить ни звука.
— Вот твоя жена, — сказала диаконисса и подвела Белинду к его кровати. Ее появление вызвало настоящий переполох в комнате, но сестра милосердия шикнула на остальных.
— Смотри, вот твой муж! Ты узнаешь его?
Разве это глаза Белинды? Господи, что же стряслось с ней?
Она бессмысленно смотрела на него. В ее опустошенном взгляде был испуг. И все-таки… Разве не промелькнуло в ее взгляде что-то вроде удивления, как при виде человека, которого когда-то знал, но никак не можешь вспомнить?
Что-то такое в нем было Белинде знакомо.
Она была худой и непричесанной, одета в выцветший больничный халат, однако она показалась ему такой же красивой, как и прежде. Ведь в глазах Вильяра Белинда всегда оставалась красавицей, хотя другим ее внешность казалась весьма посредственной. Он так горячо любил ее! И было больно видеть, что она лишилась рассудка. Но он не осмеливался показывать ей свои руки, не хотел пугать ее, напуганную его видом, готовую в любую минуту убежать.
