Сергей Шведов - Каган русов
- Княжич Мал сын Никсини, - подсказал негромко Олегаст, подталкивая боярина в спину.
Свенельд сел на лавку рядом с молодым древлянином, напротив отца и Мечидрага, одесную от него разместился Олегаст, разливший на правах хозяина вино по кубкам. Выпили без здравниц, просто для того, чтобы жажду утолить.
- Знаю я Аристарха, - продолжил прерванный разговор Рулав. – Еще по Матархе знаю. Хитер и умен сын гана Кончака. Его дед бек Карочей был правой рукой каган-бека Ицхака Жучина.
- Так это когда было, - почесал затылок, заросший светлыми волосами, Мечидраг.
- Давно, - согласился Рулав. – Но связи у Аристарха остались и в Итиле, и в Матархе, и Франкской империи. Нет, неспроста он приехал в Киев и неспроста свою сестричаду под князя подкладывает. Коли Аристарх у великого стола утвердится, то считай пропала наша вера. Нет у славянских богов врагов лютее ромеев, поверьте моему слову, князья.
- Выходит, Ингер к Христу качнулся? – спросил княжич Мал.
- По их вере, великий князь на земле – наместник бога, - криво усмехнулся Рулав. – Соблазн уж больно велик. Многие тому соблазну поддались в славянских землях. И в Моравии, и в Чехии, и даже в Варгии. Для князей вечевое слово всегда было обузой. А того не берут в расчет, что устами волхвов, бояр и простого люда славянские боги выражают свою волю. И если князья перестанут внимать богам, то никакого ряда на наших землях не будет.
Свенельд слушал отца с большим вниманием, хотя ничего нового кудесник Велеса не сказал. Средь киевских бояр многие считали, что Ингер словом старшины пренебрегает, что не чтит он обычаев дединых и порой бывает несправедлив и к ближним и к дальним. Однако далее пустого ворчания по поводу действий великого князя никто из киевлян не шел.
- А что думают кудесники других славянских богов по поводу действий великого князя? – спросил Олегаст.
- Думают сходно со мной, - жестко сказал Рулав. – Князь Ингер зажился в этом мире и боги давно уже жаждут учинить с него спрос за совершенное предательство. На его руках кровь Олега Вещего, не забывайте этого, князья. Месть дело святое и угодное славянским богам. И никто из нас не вправе уклониться от выполнения своего долга. Был князь Ингер да весь вышел. А ныне дракон вновь воспарил над Русью и пришел наш черед вступить с ним в смертельную схватку.
Взглянув в горящие гневом глаза отца, Свенельд невольно поежился. Приговор был вынесен и теперь осталось только привести его в исполнение. Кудесник Велеса вправе был объявить князя Драконом, а в случае ошибки спросить с него мог только сам бог. И, наверное, спросит. Свенельд почти не сомневался, что не желание Чернобога сейчас движет Рулавом, а застарелая ненависть к князю Ингеру и христианам. Нет слов, Ингер часто бывает вздорен и несправедлив, но ничего драконьего Свенельд в нем не видел. А что до смерти Олега Вещего, то дело это темное и не до конца ясное. Ингер с Данбором выступили ему на помощь, но опоздали. Во всяком случае, так говорили все ближники великого князя Киевского. А уж искренне говорили или кривили душой, об этом боярин мог только догадываться. В одном он только почти не сомневался: ничего смерть Ингера Руси не сулит кроме мятежей и кровавых усобиц.
- В Киеве сядет князь Олегаст, - продолжал спокойно Рулав, - в Смоленске – Мечидраг, в Искоростене – князь Никсиня. Чем, скажите Олеговичи хуже Рериковичей, разве в ваших жилах князья не течет кровь славянских богов? Разве не волею Чернобога прислан в славянские земли Олег Вещий? Разве не с именем Велеса на устах он покорил многие города и земли?
- Твоя правда, кудесник, - вздохнул Мечидраг. – Нет у нас иного выбора, князья, как только убить дракона раньше, чем он пожрет всех нас. Ингер пойдет до конца, так почему же мы медлим и сомневаемся. Разве не сам Чернобог говорит с нами устами кудесника Рулава?!
- Я согласен, - махнул рукой Мал. – Моя мать была дочерью вещего Олега, его кровь вопиет во мне об отмщении. Так с какой стати я буду медлить и сомневаться.
Свенельд невольно отодвинулся от горячего княжича, но, перехватив взгляд отца, произнес именно то слово, которое от него ждали:
- Согласен.
- Где и когда? – спросил за всех Олегаст.
- В Угорском предместье, - твердо произнес Рулав. – Начинать такое дело в Киеве было бы слишком опасно. После свадьбы князь Ингер с женой непременно отправятся туда. И запомните, князья, никто из той усадьбы не должен уйти живым. А уж христианка тем более.
- Женка-то здесь при чем? – удивился Олегаст.
- В той женке может остаться семя Ингера, - пояснил Рулав. – И рожденный ею сын станет угрозой в руках наших врагов.
Больше вопросов не последовало, и кудесник решительно махнул рукой, давая знак об окончании тайной встречи.
Свадьба князя Ингера с болгаркой Ольгой была обставлена без особой пышности, к великому разочарованию обывателей. Все-таки не простую женку брал за себя князь, не боярскую дочь, а царскую внучку. Могли бы его ближники уважить киевский люд щедрым угощением. Так нет же – обнесли. Говорили, что та Ольга не первая-де жена у великого князя, а вторая. И что Ингер не хотел уязвлять пышным празднеством свою первую жену княгиню Миловзору. А какой Миловзоре убыток будет, если добрым людям на княжеской свадьбе по чарке поднесут, киевлянам объяснить забыли. Оттого и не взлюбили киевляне болгарку и о ее внешности никто доброго слова не сказал. Подумаешь, цаца! Свои-то и ликом краше и телом посдобнее будут. С другой стороны, не нам же с ней жить, а князю. Потому-то и криков особенных не было, когда везли Ольгу от дома боярина Жирослава к княжьему терему. Разве что кричали ей здравие и славу, княжьи мечники да городские стражники, коим все же поднесли по чарке за старание. А обыватели, у коих по усам текло, а в рот не попало, зло отмалчивались. Иные уже и беду князю начали пророчить. Не уважить люд киевский, это все равно что богов славянских не уважить. Такого прежде не позволяли не только бояре, но и князья. А Ингеру, видишь ли, все нипочем. Женка-то княжья, говорят, греческому богу кланяется, может и сам Ингер решил в чужую веру перейти? С него, пожалуй, станется. Как приехал в Киев смурным гавраном, так гавраном здесь почти сорок лет и прожил.
Свенельду на княжьей свадьбе выпала великая честь, принять нареченную из рук ее родовичей и доставить в княжьи палаты. Что он и сделал, без всякой, впрочем, охоты. Знал уже, что не на долгую счастливую жизнь отдает девушку, а на скорую лютую смерть. Оттого и муторно было на душе Свенельда, до того муторно, что хоть волком вой. Что там ни говори, а князь Ингер к сыну своего врага Рулава всегда относился по доброму – и лаской не обходил, и дарами не обносил, и за стол сажал не в охвостье. По всему выходило, что Свенельд перед Ингером кругом неправ. Какое ему в сущности дело до князя Олега Вещего, коего он почти не помнил и знал разве что по рассказам княжьих ближников. Это Мечидраг с Олегастом и Малом вправе спрашивать с Ингера за смерть отца и деда, а у Свенельда даже этого права нет. Чужой ему тот Олег по крови. Так за что же он должен подставлять великого князя под карающие мечи? Рулав, став волхвом и кудесником Велеса, от семьи и рода отрекся, как это и положено обычаем. Так что даже на волю отца Свенельд не может сослаться, ибо неволен отныне Рулав в его судьбе, не вправе он требовать от боярина покорности. А князю Ингеру Свенельд клятву давал, что защищать его будет до последнего вздоха. Перуном клялся и Даджбогом. И никто его от этой клятвы не освобождал. Выходит, что и перед славянскими богами выйдет Свенельд кругом виноватым. А тут еще слова Рулава по поводу христианки. Не в семени княжьем дело, а в лютости кудесника Чернобога. Зачем же невинную казнить, и какая в том Велесу сладость? Наверное именно участь, которую готовил Ольге Рулав, и стала той последней каплей, переполнившей чашу терпения боярина Свенельда.
