Маргит Сандему - Глубины земли
Анна-Мария украдкой поглядывала на него. Очевидно, ему умыли лицо, когда он выходил из дома, на это надо было надеяться. Но, похоже, Эгон был из тех детей, которые просто-напросто притягивают к себе грязь. Его мышиного цвета волосы торчали во все стороны, застывшие от втертого в них жира. На испуганном личике оставили след и земля, и пыль, и сопли, и слезы; одежда из грубого полотна была слишком велика и болталась на тщедушном тельце. В штанах он только что выдрал клок на коленке, а руки были просто синие — и от холода, и от худобы.
Двум детям Густава нужен был врач, это было очевидно. Кроме того, они могли заразить остальных детей — если уже не сделали это. Может быть, и этого беднягу Эгона?
Все дети выучили большую букву «А» и под руководством фрекен написали на доске свои имена, а потом она решила, что пришло время петь песни. Поскольку псалом «Куда бы и ни шел, я приближаюсь к смерти» (выученный благодаря часто встречающимся похоронам) был единственной песней, которую они знали, они его и спели.
И вот когда проявилась сильная сторона Бенгта-Эдварда! Когда писал на доске свое длинное имя, он стонал и вздыхал — он бы предпочел, чтобы его звали Эгон. Но пел он с необычайной уверенностью и чувством. А голос у него был, как у будущего оперного певца.
После последнего куплета Анна-Мария с уважением взглянула на него.
— А твои родители знают, что у тебя такой великолепный голос?
Он раскраснелся от гордости — так, что прыщи засияли.
— Да. И они хотят, чтобы я ходил в школу. Чтобы мне легче было в жизни. Чтобы я мог подписывать контракты и все такое, и чтобы меня при этом не обманули. Я буду таким же, как те, кто повсюду разъезжают и поют, и зарабатывают кучу денег на ярмарках.
«Больше, чем на ярмарках», — подумала Анна-Мария, но в присутствии ребятишек не хотела ставить под сомнение авторитет его родителей.
— Тогда попытаюсь научить тебя тому, что тебе пригодится, — добродушно сказала она. — Ну что ж, дети, на сегодня все. Это ведь было наше первое занятие, и для некоторых из вас здесь очень холодно. Увидимся в пятницу, в 9 часов. Вы знаете, что будете ходить в школу только три раза в неделю. В понедельник, среду и пятницу. Попытаюсь раздобыть грифельные доски для всех. И счеты. Ведь мы научимся еще и считать. «Книги понадобятся еще не скоро», — подумала она.
— А это дорого? — робко спросила одна из девочек.
— Вам это ничего не будет стоит, — немного безответственно пообещала Анна-Мария. Дети вышли, но Бенгт-Эдвард остался.
— Если будут проблемы, фрекен, только дайте мне знать!
— Спасибо, Бенгт-Эдвард! А какие проблемы ты имеешь в виду?
Он огляделся по сторонам и забормотал, понизив голос:
— Да с мужиками из шахты. Они только и говорят о том, что хотят приударить за барышней. Анна-Мария сглотнула слюну.
— Спасибо за предупреждение, Бенгт-Эдвард, я буду осторожна!
Поскольку день в школе в этот первый раз получился коротким, она пошла прямо в контору шахты и заказала те школьные пособия, которые были нужны детям.
Нильссон смотрел на нее, явно не одобряя.
— А что, нужно, чтобы это было у каждого? — спросил он и засунул в карман еще не распакованный леденец с лакрицей. Рукой он пытался стереть что-то коричневое в уголках рта.
— Во всяком случае — грифельные доски, — произнесла она, голос ее стал почти резким. — И счеты. И грифели. Я могла бы просить больше, но это минимум. Иначе я не смогу преподавать.
Он вздохнул.
— Влетит мне за это от директора Брандта. А во всем виноват этот наглец Коль.
— Мастер? Должно быть, интеллигентный человек, если он делает это для детей.
— Интеллигентный? Он? Самый неинтеллигентный из всех. У него просто дурацкая идея, что другие дети должны получить то, что у него самого никогда не было. Пустая болтовня.
— Но ведь все дети в Швеции имеют право ходить в школу!
— Только не дети рабочих. Их невозможно выучить, — с отвращением произнес Нильссон. — Поверьте мне, фрекен Ульсдаттер. Вы просто теряете свое время. И не надо туманить мозги всякому сброду. Это вообще нездорово — иметь просвещенный рабочий класс, нигде такого нет.
«Боится конкуренции», — злорадно подумала Анна-Мария.
Она не сочла нужным отвечать ему. Весь ход его мыслей был абсолютно неверен. Вместо этого она еще больше укрепилась в своем желании дать детям то, на что они имели право: хорошее образование.
Теперь она была рада, что приехала сюда.
Познакомилась с маленьким беспомощным Эгоном, Бенгтом-Эдвардом с голосом оперного певца. С больными ребятишками. И с Кларой, такой сильной.
А Нильссон пусть катится к черту.
Он уже не мог стоять, не жуя сладости. И вновь принялся за леденец.
Но, тяжело вздохнув, пообещал позаботиться о школьных пособиях «как можно скорее».
3
Анна-Мария совершенно всерьез задумала свой маленький крестовый поход.
Она начала с того, что попыталась сделать что-нибудь для чахоточных ребятишек в доме Густава.
Она знала, что Аксель Фредрик Оксенштерн был женат на дочери одного из лучших шведских врачей, профессора Абрахама Бека, который осуществил реформу всей системы здравоохранения в Швеции. Он сделал очень много для организации системы медицинской помощи в провинции и обеспечил самим врачам более высокий уровень образования. Он был первым врачом в госпитале ордена Серафима в Стокгольме и пользовался колоссальным уважением. Но профессор Бек уже умер, и Анна-Мария не знала, имела ли его дочь какое-либо отношение к его работе. Кроме того, она обещала никогда больше не встречаться с семьей Оксенштерн.
Это означало, что она не могла обратиться к ним за помощью для маленьких детей, страдающих чахоткой.
Но все равно — ей было к кому еще обратиться…
Анна-Мария решила написать письмо. Уже в четверг она написала следующее:
«Дорогой дядя Хейке!
Пишу «дядя», хотя на самом деле ты двоюродный брат моего отца. Я обращаюсь к тебе на «ты». Могу ли я делать это, хотя ты и старше? Ты ведь знаешь, я выросла, мне уже 19!
А сейчас я хочу просить тебя о помощи. Думаю, что ты мне поможешь».
Она рассказала о своей новой жизни и о больных детях. Можно ли что-нибудь сделать для них? Ведь Хейке так успешно вылечил того чахоточного адвоката, кажется, его звали Менгер? И разве Хейке не стал очень известным врачом? Что ей делать? Было совершенно очевидно, что те двое ребятишек, что ходили к ней в школу, в своем доме были самыми здоровыми. Клара рассказала ей о младших.
А потом Анна-Мария написала немного о себе — но ни слова об Адриане Брандте, ей хотелось подождать и посмотреть, как все будет развиваться, обратит ли он внимание на то, что она существует; и еще она спрашивала о Винге и Эскиле. Надеялась, что у них все хорошо, и передавала им сердечный привет.
