Наталья Резанова - Золотая голова
Выбрасывать в море…
Кладбище от моря довольно далеко.
В конце концов, на кладбище я всегда могу прийти снова. Или меня туда принесут.
Вернувшись в город, я свернула на Приморскую площадь, обогнула выходящую на нее фасадом церковь Святого Бернарда Эрдского, и по боковым улицам вышла в порт.
Для апреля было тепло, солнечно, и слепящие блики на зеленой воде заставили меня зажмуриться, когда я вынырнула на свет из тени и сырости каменных проулков. На миг я остановилась. Порты никогда не относились к сфере моей деятельности, я не слишком любила там бывать и где-нибудь в лесу чувствовала себя гораздо лучше, но, если бы Господь захотел, чтоб я всю жизнь проторчала в лесах, он и создал бы меня лесным зверем. Посему я бывала в портах, самых разных, и здесь тоже. Но уповать нынче приходилось только на собственные глаза и память. Я не собиралась повторять ошибок Форчиа, который наверняка о чем-то расспрашивал окружающих и снискал себе репутацию шпиона — да он и был шпионом, только неизвестно чьим.
Я слишком много думаю о Форчиа, которого никогда не видела и о котором знаю только, что он, мне на горе, умел писать. Не ищи, кто убил Форчиа, ищи, о чем говорится в записке… Я поняла, что, если сумею, что-то прояснить с убийством, тогда и записка станет яснее.
Форчиа нашли с той стороны волнореза, сказал Маддан. «С той» — в устах местного жителя означает — с западной, так как там к волнорезу примыкает городская стена. Точнее, почти примыкает… Я прошла туда посмотреть. Удивительно сумрачное место. Солнце уже перевалило на вторую половину дня, и тени тянулись от стены до самого волнореза. Валялись груды гниющего плавника и тины, дохлые крысы, объедки. Свалка, короче. Матросы, грузчики, разносчики и прочая портовая шваль остались по ту сторону волнореза, здесь их голоса были не слышны. Тишину нарушал лязг амуниции городской стражи, патрулировавшей стены, шум ветра и волн. Последние с каким-то бычьим упорством били о серый гранит и опадали хлопьями грязной пены.
Я медленно повернула назад. Вряд ли Форчиа убили и бросили в воду прямо здесь. Слишком уж хорошо место просматривается сверху — как со стены, так и с волнореза. Конечно, можно улучить момент, когда стражи поблизости не будет, но…
Но. Независимо от того, где убили Форчиа, я знаю, где его точно бросить в море не могли. Дальше мыса Айгар, западной оконечности Камбийской бухты, отделенного от города березовой рощей. Как раз там в море впадает река Айгар. Неглубокая, но со свирепейшим течением. Мне однажды пришлось там выбираться вплавь при обстоятельствах, которые к данному делу отношения не имеют, и свидетельствую: по вине реки ли, ветра ли от мыса идет сильное подводное течение на восток, к городу. Вдобавок там обширная отмель, при отливе каменистое дно местами обнажается, даже на лодке не пройдешь, поэтому порт и заложили в глубине бухты, правда, прилив там, как и везде здесь, высокий…
А Форчиа нашли после отлива.
После лив Неужели он сумел это предугадать? Или, может, он написал «после прилива»? В любом случае это более разумное объяснение, чем те, что я напридумывала вчера.
Но как прилив (или отлив) связаны с кладбищем?
Это мне и предстояло узнать.
Когда стемнело, я вернулась на кладбище. Сторож не показывался, и я была готова ко всему. Пистолеты, правда, оставались в гостинице, однако кинжал и дубинка были при мне. Я вообще не люблю лишнего шума, тем более что пальба на кладбище — это уж чистейшее фанфаронство и неуважение к традициям. На кладбище должно быть тихо, а на рынке — шумно. Впрочем, я и на рынках предпочитала обходиться без стрельбы и не создавать необходимости пускать оружие в ход. Дедуля Бешеный этого, конечно, очень бы не не одобрил.
Однако, чтобы не влезать в ненужные подробности, — ночь была потрачена зря. Несколько раз слышался треск в кустах, шевеление и шепот, но это оказывались всего лишь влюбленные парочки, обжимавшиеся под сенью надгробий. Что поделать — весна. Хотя, конечно, весна весной, но могли бы подождать, пока трава как следует подрастет, — сыро же, черт возьми!
Злая, как помянутый черт, и продрогшая, ибо мне, в отличие от тех сосунков, любовный жар костей не согревал, я вернулась в гостиницу, немного передохнула, перекусила и снова вышла в город. Никаких свежих идей в голову не приходило. Я утешила себя тем, что одну из трех строчек можно считать разгаданной, осталось всего две, а дней у меня впереди — шесть. Но это было единственное, что утешало. Бесполезная ночь повлекла за собой бесполезный день. Долго перечислять, куда меня заносило, однако никаких концов я не нашла. Они снова ушли в воду. Как бедняга Форчиа. То есть он-то не ушел, его бросили… И перед этим перерезали горло. На матросню вроде бы не похоже и на мастеровщину тоже. И те и другие скорее бы проломили череп.
Если бы мне хотя бы удалось взглянуть на труп, было бы проще определить, кто поработал. Но не выкапывать же мне его из могилы! А что? Можно. А еще можно пойти к гадалке, вызвать дух Форчиа и задать ему парочку вопросов. Отличный способ, запатентован еще в Библии, насколько я помню… Беззвучно выругавшись, я перешла Приморскую площадь и повернула назад, к гостинице.
Кто оплатил похороны Форчиа? Скорее всего, неизвестный мне человек Тальви. Не сам Тальви — тот узнал обо всем задним числом. Если верить его словам. А кто отпевал бедолагу? Кладбищенский священник, что вероятнее всего, или кто-то другой? Кто нашел труп? Портовый патруль? Прохожие? Матросы? Все это легко можно выяснить. Но получается, что не миновать расспросов. И тогда меня начнут связывать с человеком, которого в городе считали императорским шпионом. Этого бы мне не хотелось.
Если ни до чего другого не додумаюсь, ночью вернусь на кладбище, влезу в церковь и посмотрю записи. Может, это на что-то меня наведет. Хотя не слишком это привлекательное решение…
Поужинать я расположилась не у себя в комнате, а в зале, чтобы послушать, чем тут дышат. И здесь неудачи меня преследовали. Зацепиться было не за что. Обычные разговоры о торговле, пошлинах, налогах, грузах, фрахте, толстосумах-кровопийцах, которым не мешало бы пощекотать брюхо ножиком (я насторожилась, но это была лишь риторическая фигура), патрульных, совсем заевших жизнь хорошим людям, и падлах— стервахсуках-бабах. Шпионы и всяческие ищейки не упоминались. Мелькнула нехорошая мысль — а вдруг Маддан понял, что я не собираюсь следовать его совету, и теперь держит меня за ищейку? Ну нет, тогда бы меня здесь окружала мертвая пустыня. А так — никто внимания не обращал. Не настолько Маддан умен, чтобы подстраивать сложные ловушки.
Публика была обычная — разные деловые, портовые и околопортовые, шкипера, торговцы. Девочки — немного. Маддан пускал только тех, что почище, полагая «Оловянную кружку» приличным заведением. Просто заезжие — «племянники каретного мастера».
