Темные (сборник) - Гелприн Майк

Фонарь освещает пустую дорогу, черные остовы домов на противоположной стороне, прогнившие, провалившиеся клыки заборов, бездонные ямы окон. Падает редкий мокрый снег, и все вокруг слегка припорошено белым. Ровное, нигде не потревоженное покрывало.

АРТЕМ (шепчет): Не оставляешь следов, значит? Хитер.

Он замирает посреди улицы, складывает ладони рупором у рта, направив луч фонаря вверх, и кричит, обращаясь к уродливым курганам домов.

АРТЕМ: Кого ты пытаешься обмануть? Я же знаю, что в деревне никто не живет. Здесь никого нет! Тебя нет!

Крик его, надрывный, отчаянный, полный слез и хриплого страха, обрывается в густую влажную тишину, не оставив эха. Спустя несколько секунд темная худая фигура беззвучно появляется у калитки дома напротив. Мгновенно метнувшийся туда луч фонаря освещает только пустой, перекошенный проем в заборе. Подбежав, Артем обнаруживает, что, хотя за ним тоже не видно никаких следов, дверь в дом широко распахнута.

Осенью, только по прибытии, он тщательно обшаривал все строения в деревне в поисках полезных для хозяйства вещей – и в обязательном порядке заколачивал все двери. Своими собственными руками.

На крыльце Артем неуверенно озирается, затем собирается с духом и, выставив колун перед собой, входит внутрь. Ночь здесь крошится, рассыпается, обнажая куда более абсолютный, непроглядный мрак. Тишина и темнота вокруг совершенны, сродни полному забвению. Луч фонаря разрывает их, создает из ничего предметы: заплесневелые ведра, прогнивший стол, покосившийся комод, деревянный чурбак с вогнанным в него топором… но стоит лучу скользнуть дальше, как все это развоплощается, снова перестает существовать.

АРТЕМ (шепчет): Топор? Зачем здесь, в доме, топор? Рубить? Топор – чтобы рубить. Рубить можно разные вещи, верно? Правильно? Разные вещи. Машину, например. Или дрова. Но кто же в доме рубит дрова? Неправильно. Дома надо рубить то, что нельзя на улице рубить. То, что нельзя рубить, когда люди могут увидеть. То, что нельзя рубить под солнцем. Руки. Головы. Души.

Он спотыкается, опирается рукой о влажную, осклизлую стену, чтобы не упасть. Светит фонарем под ноги – на полу лежит искореженный стул. Что-то беззвучно шевелится в луже под ним. Что-то со слишком большим количеством конечностей. Артем брезгливо морщится, поднимает фонарь и шагает дальше. Больше ни стула, ни стола, ни топора. Они исчезли бесследно.

АРТЕМ (шепчет): Ничего, ничего нет. И не было никогда. Никого. Нигде. Я один тащусь через пустоту с фонарем. Вечность. По шагу за раз, по секунде за раз. Иногда просто… забываешь, начинаешь верить в миражи, созданные волшебным фонарем, светом, который сам по себе – не только частица и волна, но еще и величайший обман в истории вселенной.

Он выходит в дальнюю комнату и видит, что задняя стена в ней почти полностью отсутствует. Сквозь огромный пролом внутрь врывается холодный ветер. Луна снаружи заливает снег серебром, и даже без фонаря легко можно различить двор с остовами кустов и поле за ним. В поле, в полусотне шагов от давно упавшего забора, стоит человек без лица.

АРТЕМ: Вот ты где… погоди!

Он срывается с места, выпрыгивает через дыру наружу, неуклюже бежит через двор. Луч фонаря мечется в темноте, словно клинок обезумевшего божества, то упираясь в землю, то пытаясь дотянуться до неба.

АРТЕМ: Погоди!

Едва не уронив колун, он перебирается через поваленный забор, шарит лучом фонаря по полю, но человек без лица исчез. Поле лежит перед Артемом, белое и неровное, будто застывшее море. Повсюду из-под тающего снега торчат сухие останки прошлогоднего бурьяна. Тянущиеся из-под земли ветки, пальцы, руки, кости. Отчаянный жест природы, не желающей сдаваться наступающей ночи.

АРТЕМ: Ничего, братцы, весна уже рядом. Весна вот-вот придет, вы вытянетесь вновь, подниметесь навстречу солнцу… (Он кашляет, качает головой.) Хотя кого я пытаюсь обмануть здесь, верно? Вы куда лучше меня знаете, что вся эта хрень с летом и солнцем по сути ничем не отличается от моего фонаря. Масштабы, конечно, разные, но принцип один и тот же: свет касается тьмы и порождает иллюзию, которую мы привыкли называть жизнью. А стоит свету погаснуть или просто сменить направление, как иллюзия тут же развеивается. Свет – это ложь, а тьма – единственная возможная правда. Но вы ведь в курсе уже, да? Зима научила вас…

Он замолкает и долго, пристально смотрит вдаль – туда, где на горизонте, на фоне начинающего уже бледнеть неба вырисовывается ровным частоколом черная полоса леса. Там, кажущийся совсем крохотным с такого расстояния, горит огонь. Судя по всему, это костер, разведенный на самой опушке.

АРТЕМ: Ага…

Он выпускает из руки фонарь и направляется сквозь ночь в сторону огня. Под ногами влажно хлюпает. Сапоги вязнут в разбавленной талым снегом жиже. С каждым шагом поднимать ноги становится все труднее. Холодный ветер бьет в лицо, обжигая горло и кожу, выбивая слезы из глаз. Артем моргает и теряет свой ориентир из виду, но, прежде чем отчаяние успевает добраться до его горла, снова обнаруживает впереди огонек. Он знает, что будет идти всю ночь. Но назад поворачивать нельзя. Только не сейчас. Только не когда у него наконец появилась цель.

Облепленные грязью подошвы стремительно тяжелеют. Спустя несколько минут правая нога погружается по щиколотку в грязь, и сапог застревает в ней намертво. Артем, не опуская головы, выдергивает босую ступню и продолжает движение. Ледяная боль впивается в кожу тысячами заточенных зубов, молнией мчится по костям вверх, проникает в мозг. Тучи, сгустившиеся в сознании, проливаются благодатным дождем. Кто-то рыдает внутри, моля о прощении и спасении. Но ведь так и должно быть, верно? Истина достигается и постигается только через боль. Разве не этому его учили?

Несколько минут спустя грязь забирает и второй сапог. Носок остается на ноге, но мгновенно пропитывается влагой. Ступни стремительно немеют, а следом за ними и все тело. Оно просто перестает существовать, сливается с ветром, с небом, с ночью. Артем улыбается, а затем вдруг резко останавливается, замирает на месте. Он пытается продолжить движение, но мир не пускает его. Потеряв равновесие, Артем падает и только в падении понимает, что произошло, – левая нога запуталась в мертвых стеблях какого-то сорняка. Распластавшись посреди поля лицом вниз, он замирает. Ветер засыпает его тело снегом.

Прах стоит над Артемом, повернув белое, растрескавшееся пятно своего лица в сторону леса.

Тишина.

Утро. Разбавленный влажной синевой свет проникает в комнату через окно. Кот сидит на столе, внимательно разглядывая опрокинутые жестянки с помидорной рассадой. Черная земля на клеенке, на стуле и табуретке, на половике, на обложке книги, оброненной хозяином вчера. В комнате гораздо холоднее, чем прошлым вечером.

Внезапно кот настороженно поднимает голову – и мгновением позже во дворе хлопает калитка. Скрипит входная дверь, шелестят шаги в сенях. Что-то тяжелое громко, с металлическим призвуком, опускается на пол. Кот спрыгивает со стола, бежит навстречу. Артем входит в комнату. Он без бушлата, насквозь промокший, ссутулившийся. Молочно-белые ступни обеих ног покрыты разводами сырой грязи.

Артем замирает на пороге, увидев погубленную рассаду. Пытается что-то сказать, но кашляет. Тяжело, надсадно. Утирает рот тыльной стороной ладони.

АРТЕМ: Это все-таки было мое отражение. Представляешь?