Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо
– А–а! Так вот что он задумал! Он избу выдрать хочет! Караул! Да хватайте же его! Бейте!..
Какие–то отчаянные, похожие на громадных, красноглазых ежей создания бросились на Ярослава, но он успел от них увернуться, и они со всего налёта впились своими полуметровыми, прочнейшими иглами в лапу–колонну. Произошло то, чего не мог сделать Ярослав – лапа была пробита, и плотным потоком брызнула из неё густо–чёрная, ядовитая, с шипеньем вгрызающаяся в землю кровь. Лапа избы сильно вздрогнула, и от её рывка разбежались по земле широкие, смрадным дымом бьющие трещины .
Как раз в это время, Оля, видя перед собой раскалённые, смерть сулящие длани, говорила негромким голосом:
– Нет – я пойду первой… А он пускай спит…
– Да – Её так её! Скорее! Уже в желудках урчит!..
Девушка прикусила нижнюю губу, пламень ещё ближе придвинулся к ней – вот сейчас должен был впиться в лицо, но тут изба передёрнулась и… язык пламени пронесся над Олиной головой, и уже без всякого порядка стал впиваться и в чудищ и в стены – разрослась плотная, невыносимая гарь.
Стены сильно вздрогнули, сначала разрослись до размеров небывалых, а потом сильнейшим рывком, в одно мгновенье сжались до размеров едва ли не первоначальных, так что все обожённые, пылающие, вопящие, мечущиеся чудища, были сбиты со всех тех многочисленных конечностей, на которых они передвигались – они полетели, столкнулись над Олиной головой, и так сильно было это столкновение, что они, оттолкнувшись друг от друга, словно мячики, отскочили обратно к стенам, и, словно тараны пробили их во многих местах.
В густых клубах дыма, можно было различить мечущиеся, воющие фигуры – они снова сшибались, приняв друг друга за врагов, сцеплялись в борьбе, или жалобы вопили; те, кто добирался до проёмов вываливался наружу.
Из всех чудищ, одна Яга не растерялась – во всяком случае не металась, но шагнула к печи, и, положив на неё свои уродливые ручищи, шипела какое–то заклятье – пыталась успокоить – но какой там! – после того, как чудища пробили стены, избу уже ничто не могло успокоить – она, судорожно дрожа, смогла вырвать лапы, и теперь то разрастаясь, то увеличиваясь, делала неверные шаги, вот–вот грозила рухнуть – внутри всё ходуном ходило; останки посуды перелетали то в одну, то в другую
Теперь Оля решила, что уже пора будить любимого, и шептала ему:
– Алёшенька, ты проснись, пожалуйста. Что же ты – не слышишь меня?..
А Алёша в это время уже находился в каменных лапах подземного властелина; и уже слышал о своей участи, знал, что скоро окажется на Стеклянном поле, и он, пылая, кричал, жаждал высвободиться, увидеть ещё раз Олю.
– …Жар… пёсик, родненький… как ты там?.. Мышкой стал… Ну ничего – не слишком ли повредили тебе?.. Если можешь, приди к нам, пожалуйста, постарайся путы перегрызть…
А Жар, который был теперь лишь маленькой, огненной окраски мышью уже оказался рядом с нею, и стал перетирать острыми зубками сдерживающую её верёвку…
* * *
Когда изба вырвалась из земли, то чудища бросились они к проходу в подземное царство, и там, конечно, сразу началась давка: вопили, отбрасывали друг друга, а сзади слепо напирала изба. Вот стены её резко расширились и тогда многие были сбиты со своих конечностей (и, конечно при этом ещё возросла паника); потом стены сжались и тут же были пробиты изнутри воющими, обожжёнными фигурами. Из пробоин густо повалил дым, изба сделала несколько резких, судорожных шагов навалилась на частокол, и частокол затрещал, был проломлен. По двору метался громадный, клыкастый рот на тоненьких, но сильных ножках, и надрывался в соответствии со своими размерами:
Это всё чародей! Надо уничтожить чародея–человека!
– Алёша! Ольга! Выходите, что ж вы?! – что было сил закричал Ярослав.
Мальчик бежал вслед за качающейся из стороны в сторону избушкой; ловко, но с трудом увёртывался, когда она дёргалась своими, весьма ещё массивными, в его сторону – раз даже сшиб какое–то чудище, и то, обдав его зловонием, отскочило в сторону. Поняв, что на его зов никто не отзывается, Ярослав решил сам взобраться, и, прыгнув, на лету смог ухватится за отчаянно скрипящую, судорожно изгибающуюся лестницу. Стал взбираться, и тут почувствовал сильнейшее жжение – он резко обернулся, руки его разжались, он повалился вниз – жжение не прекращалось, он чувствовал, что сердце больше не бьётся, он не мог вздохнуть в раскалённые лёгкие, задыхался – в отчаянной жажде жить, вскочил на ноги, его шатнуло в сторону, и это спасло от обрушившейся на землю, дрожащей, истекающей чёрной кровью лапищи избы.
Мутными глазами огляделся – оказывается, причиной его страданий был тот громадный глаз, который ещё прежде приметил духа–Алёшу, но не смог никому об этом сообщить, по причине отсутствия каких–либо иных органов. Над духом те синеватые молнии, которые выплёскивал он из своих глубин, были не властны, но над Ярославом они возымели это смертоносное действие – да вообще–то, если бы Ярослав не был сейчас пропитан заклятьем Перевозчика, а был бы в своём обычном, человеческом обличии, то даже ничего и не почувствовал бы – его тело, в первое же мгновение было бы обращено в пепел.
Из последних сил он бросился на это громадное око! В несколько сильнейших прыжков он уже оказался рядом с ним, а потом прыгнул – головой ударился. И око разбилось! Так стекло разбивается от брошенного в него камня. Зазвенели осколки, обдало жаром, затухло синеватое свеченье – Ярослав, судорожно глотая ртом воздух, повалился рядом – вот робко ударило сердце, ещё, ещё – сильнее, сильнее – вместе с блаженно–тёплыми, разбегающимися по телу волнами, вернулся и слух, и слышал он череду выкриков:
– Он же Око разбил! Всё! Погибли мы!.. – но эти панические выкрики тут же сменились новыми. – Да вы только поглядите – око то всё–таки сдёрнуло с него колдовскую оболочку! Глядите – это ж не богатырь, это какой–то человеческий заморыш лежит! А ну – хватайте его!..
Эти крики словно подстегнули Ярослава, и вот он смог подняться на ноги – быстро взглянул на себя – да – действительно – колдовская оболочка была сорвана, и он выглядел прежним четырнадцатилетним мальчиком.
Чудища перестали метаться, и вот кто–то бросился на него – ещё и ещё – какие–то чёрные, мускулистые клубы, все усеянные смертоносными клыками. Ярослав вскрикнул, и на неверных ногах бросился к избе.
Но сама изба! Эта топчущая землю, исходящая зловонным дымом громада! Да разве же можно было подбежать к ней, ухватится за извивающуюся лестницу, когда эта самая лестница делала рывки, метров по десять, а от каждого шага кровоточащих лапищ, земля передёргивалась так сильно, что почти невозможно было удержаться на ногах.
