Дмитрий Гаврилов - Дар Седовласа, или Темный мститель Арконы
Каждый вдох давался сквозь стон, ныла спина, дала о себе знать и та старая рана, что он получил в поединке с Дорохом. Ноги не слушались словена, но он был вполне доволен собой, и на душе стало на удивление легко и покойно.
— Да, мой милый Ругивлад, при таком раскладе тебе не скоро разыскать Ольгу! — усмехнулся он, но тут же добавил, — Ничо! До свадьбы все заживет.
Вдалеке раскатились громы. А здесь, на краю Степи, небесная синь расстилала ультрамариновое покрывало без малейших намеков на прорехи в нем.
— Хоть в чем-то голем удружил!
На горизонте волхву уж мерещились первые робкие дубравы. До них, пожалуй, придется ползти и ползти, если сейчас же не взяться за досадные ссадины и ушибы. Раздеться стоило немалых трудов…
Когда боли поутихли — он обратился к рунам за советом. Хочешь получить верный ответ — учись спрашивать. Кто помнит, не портя, кто помнит, не путая, тому они будут во благо — коль понял, так пользуйся!
Немногим давалось это искусство, а еще меньше оказалось тех, кто ведал сразу несколько рунескриптов[53] — словен был из таких. Знаки пришлось метать прямо на землю. Он закрыл веки, и воззвав к Велесу, задал вопрос, наконец, волхв бросил стафры[54] пред собой.
Первой ему на глаза попалась руна Коня, свеи называли ее Еhwaz, за нею следовала руна Истины, которую северяне посвящали однорукому богу законности Тюру. Шаг за шагом Ругивлад прозревал грядущее, и с каждым прочтенным резом ему становилось ясней, почему крепки узлы на нитях прях. Почему ни один меч, даже колдовской клинок Седовласа, не посмеет разрубить их. А если попытаться?
Нет! Он не преступит чрез великий закон, древнейший из всех законов — обычай кровной мести. Зло должно быть наказано злом, а Тьма, столкнувшись с Тьмой обратится в Свет. Знаки вещали, что у него есть лишь один путь, и чтобы достигнуть следующей развилки, где представится выбор — надо приблизиться к своему узлу во всеоружии. Иначе не распутать!
Незадолго до скорбной вести из Новагорода словен хотел поступить в ученичество к жрецам самого Триглава. Они свершили ритуал гадания, и вороной трижды переступил скрещенные копья — показывая волхвам, что мудрецы не ошиблись в выборе ученика. Боги советовали принять Ругивлада. Вот тогда Высокий поведал словену быличку о мурманском конунге Хаконе и скальде Торлейве — на остров стекались слухи со всего Варяжского моря. Едва словен уловил суть истории, его тут же перестало удивлять, что именно в храме особо заинтересовались таинственным случаем. Теперь же он понял до конца — отчего жрец, угадывая его будущее, оказался столь откровенен.
А дело было так. Драк Торлейва выбросило на скалы неподалеку от усадьбы Хакона. Конунг приказал отобрать у корабельщиков их богатые товары, судно сжег и повесил всех спутников скальда. Только ему и удалось скрыться. Возблагодарив Одина за спасение, Торлейв просил великого аса помочь свершить месть. Переодевшись бродягой, скальд пробрался в палаты конунга, когда у того шел пир. Там он получил разрешение сказать во славу Хакона сочиненные по такому случаю стихи. Хозяину сперва почудилось, что нищий и впрямь чествует его.
Но тут на конунга напал ужасный зуд, и он сообразил, с кем имел несчастье столкнуться лицом к лицу. Торлейв между тем приступил к главной части нида. Как помнил Ругивлад, были там вот какие слова:
«Туман поднялся с востока,
Туча несется к западу,
Дым от добра сожженного
Досюда уже долетает…»
В палатах, где пировали гости Хакона, стало темно, словно непроглядной ночью. Едва запалив факела, все увидели, что сам Торлейв исчез. Зато оружие, висевшее по стенам, пришло в движение, и тогда многие были убиты, а конунг свалился без сознания на руки сына. У него вылезла вся борода, отгнили волосы по одну сторону пробора и от всего тела шел такой смрад, что к Хакону никого не допускали. А через неделю на побережье высадились даны, и кто-то намекнул ярлу: «Избавиться от напасти ты сумеешь лишь умилостивив владыку Асгарда — отдай ему наследника!». Парня зарезали, Хакону слегка полегчало, даже викинги, прослышав о великой жертве, отступили.
Но безмерно коварство Вальфёдра! На следующий же день, когда по случаю счастливого избавления снова шел пир, при дворе сыноубийцы явился высокий одноглазый да седобородый прорицатель. Сперва слуги не хотели пускать старца, но он прошел мимо не спросясь, только рты разинули.
Как водится, пошло за столом бахвальство, а старик с краю сидит, да в бороду посмеивается, а слова не вымолвит. Завидел его Хакон и ну подначивать:
— Отчего ж молчишь, Седая Борода, ничем не похвалишься? И то правда! Чем ты нас удивишь? И нет у тебя, старого, хуторов со усадьбами, сел с приселками. Нет, видать, и платья цветного, да камней яхонтовых! Нет жены красавицы! Да и роду ты незнаменитого. Что и есть — седина в бороде да плащ ветшалый.
Усмехнулся гость, опростал ковш, да не малый ковшик, с зеленым вином. Отвечает обидчику:
— Усадебки мне, ярл, без надобности. А села с приселками — все мои. Да казна у меня несчетная, а и род мой подревнее любого будет. И хвалиться тем — что муку молоть. Есть у меня жена верная, всяк ее в свой срок встречает, но не каждого привечает. Что же до бороды — то верно приметил. У тебя никогда длинней не вырастет, потому как умереть ярлу ничтожно в яме для свиней от руки плешивого раба!
Предрек да пропал старик бесследно, как и Торлейв. С тех пор Хакон трясется от страха — смерти ждет.
— Такая кара будет пострашнее стали, — размышлял черный волхв, приближаясь шаг за шагом к заветным тенистым дубравам, — Надобен, разве, повод, чтобы проникнуть в логово Краснобая. И такой найдется у меня за спиной! Вот и сгодится чаша Святославова!
Он насторожился. Ему послышался перестук копыт. Только странный это был звук, не иначе, скакал иноходец. И точно, вскоре он уже различил смутно знакомый силуэт всадника, могучего рослого воина, закованного в богатырский доспех, что поблескивал в тусклых красных лучах заходящего светила. И огромного вороного под седоком звали Орошем Вещим.
Руны никогда не лгали, можно врать лишь себе!
— Будь здоров и удачлив, Русалан Святозарич! — хрипло выкрикнул волхв.
Орош проницательно глянул на давнего знакомого. Волхв уловил взгляд, но таиться, тем более от коня, у него не было нужды. За Вещим скакуном послушно бежали кобылы. Он насчитал их с десяток.
— Здорово, словен! Не чаял вновь с тобой встретиться! Куда путь держишь? — ответил Святозарич на приветствие, и потом, приглядевшись, добавил — А постарел-то, постарел — голова совсем седая? Эко тебя угораздило!
