Кристофер Сташеф - Пока чародея не было дома. Чародей-еретик
— В вашем малыше? — Отец Бокильва лишь на миг выказал изумление и тут же улыбнулся и указал на дом. — Что ж, вижу, разговор коротким не получится. Пойдемте присядем и утолим жажду!
Род пошел за монахом, для уверенности обняв Грегори за плечи — то есть для уверенности Грегори.
— Брат Клайд! — окликнул отец Бокильва рослого монаха, когда они подходили к дому.
Тот удивленно оглянулся, отложил мастерок и штукатурную доску и направился навстречу настоятелю и гостям.
— Это брат Клайд, — объяснил отец Бокильва Грегори. — Как видишь, он работает руками, как и все мы, и если его работа кажется на первый взгляд более легкой, чем моя, то не сомневайся: вчера он трудился на моем месте.
Монах-великан улыбнулся и протянул мальчику руку. Ручонка Грегори утонула в его огромной ладони. Малыш смотрел на Клайда, широко раскрыв глаза.
— А этот благородный господин — Род Гэллоугласс, лорд Чародей. — Отец Бокильва посмотрел на брата Клайда. — Я должен немного поговорить с этими добрыми людьми, а ты, прошу тебя, займи мое место рядом с братом Нед ером и отцом Мерсеем.
— О, с радостью, — вздохнул брат Клайд. — Разве это не мой долг? Привет вам, люди добрые!
Он поклонился Роду и Грегори и зашагал к пахарям.
— Вот она, жизнь монаха, — пояснил отец Бокильва, когда они продолжили путь. — Молитва поутру и вечером, а в промежутке — тяжелый труд, а потом еще и в полночь надо встать и помолиться. Да ты и сам это видел — ведь ты наблюдал за нами прежде.
Грегори испуганно посмотрел на отца Бокильву:
— Откуда вы знаете?
— О, ты же привел своих братьев и сестру нам на выручку, когда на нас напали разбойники, — сказал отец Бокильва просто и уселся за длинный стол, сработанный из свежеструганых досок. — Смотрите, не занозите пальцы… Ну а как же вы смогли бы прийти нам на выручку, если ты за нами не наблюдал, а? А вот тут ты еще не бывал — внутри нашей обители. Ну, теперь гляди, как живут монахи.
Грегори огляделся по сторонам:
— Чисто и просторно.
Удивительно, как Грегори реагировал на обстановку в обители. А Род бы сказал: «Пусто и стерильно».
— Верно, тут чисто, и чистота эта создана трудами монахов. Это мы побелили стены, мы сработали столы и скамьи и даже деревянные миски выточили сами. — Отец Бокильва налил из кувшина воды в кружку и поставил ее перед мальчиком. — Осенью у нас будет эль, а весной — вино, а пока — вода. Но и тогда, когда у нас будут эль и вино, чаще мы будем пить простую воду. А едим мы хлеб, овощи и фрукты, а мясо — только по праздникам.
— Тяжелая у вас жизнь, — с широко раскрытыми глазами выпалил Грегори.
— Верно, и потому ты должен понять, как силен должен быть призыв к трудам во славу Бога. — Отец Бокильва жадно осушил полную кружку воды и перевел взгляд на Рода. — Что ж, лорд Чародей, говорите! Чем я могу вам помочь?
— Вы уже помогли, — смущенно улыбнулся Род. — Мой сын решил, что, когда вырастет, сможет стать монахом.
Единственным выражением удивления было то, что отец Бокильва на долю мгновения замер. Вероятно, подумал Род, это потому, что он и сам уже обо всем догадался. Затем настоятель обители подлил себе воды.
— Что ж, бывает, что призвание проявляется и так рано. Однако чаще бывает, что мальчиков просто неосознанно тянет к святой жизни, а потом они обнаруживают, что это — всего лишь одно из многих желаний. Только потом приходит сильнейшее, осознанное стремление. Это тяжелая жизнь, малыш. Ты видишь меня, но многие из послушников возвращаются к своим родным до того, как принесут иноческие обеты. Те же, которые остаются в монастыре, могут уйти до того, как станут дьяконами, и даже те из них, которые становятся дьяконами, порой возвращаются к мирской жизни и так и не приносят последнего обета.
— Значит, монах может вернуться к мирской жизни и жениться?
— Да, может. И жениться, и растить детей. Многие из тех, кого мы зовем братьями, вольны в любой час покинуть орден. Мужчина может быть отцом и мужем и продолжать оставаться дьяконом, малыш. И тогда его служба в церкви уступает его долгу перед семейством. Однако многие братья остаются в ордене всю свою жизнь, но при этом так и не произносят последнего обета. Такие монахи просто-напросто не чувствуют в себе достаточно сил для того, чтобы взять на себя высочайшую ответственность, сопряженную со служением мессы, видят себя недостойными для того, чтобы причащать других. Тем не менее многие из таких стяжали святость и творили чудеса и, как мы верим, теперь проживают в Раю.
Грегори медленно проговорил:
— Но как же так может быть, что я уже знаю свое призвание?
— Ты не можешь о нем знать, покуда не станешь старше. В наш орден мы принимаем юношей, когда им исполнится восемнадцать лет. До тех пор ты должен жить как можно чище и праведнее и делать все, что в твоих силах, для ближних.
Грегори кивнул:
— Молиться, поститься и делать добрые дела.
— До четырнадцати лет тебе поститься не следует, а потом — только один день в месяц, и только от рассвета до заката. — Отец Бокильва теперь говорил с мальчиком совершенно серьезно. — Вот твое первое испытание: послушание. Если не сумеешь его исполнить, стало быть, пока в тебе нет того, что помогает человеку стать монахом.
— Я все исполню, — поспешно заверил мальчик отца Бокильву, и Род испустил вздох облегчения. Он был очень благодарен настоятелю. Посты и истовые молитвы могли бы серьезно подорвать здоровье Грегори.
Однако Род был просто потрясен тем, что Грегори, оказывается, был способен на такое. Его добрый, славный, задумчивый сынишка — откуда же взялся этот фанатизм? Но тут Род с угрызениями совести вспомнил о собственных подростковых религиозных страстях. Но мальчику было всего семь лет!
— А когда мне исполнится восемнадцать, святой отец?
Бокильва кивнул:
— Тогда ты можешь отправиться в Дом Святого Видикона, что в… — Тень пробежала по его лицу. — А может быть, тебе стоит прийти сюда. — Он пожал плечами. — Это не имеет значения.
Но для Рода это значение имело. Он заметил, что Бокильва сожалеет о том, что покинул монастырь. Это хорошо говорило о нем: ему хватило сил поступить так, как он считал нужным, правым, хотя он и не хотел этого. Однако для дела короля в этом была слабина. Что случится, если раннимедские монахи, имеющие столь большое значение в грядущем кризисе, вдруг резко застрадают угрызениями совести и решат, что должны возвратиться к своим собратьям и аббату?
Род решил: надо позаботиться о том, чтобы раннимедская община решающего значения в грядущем кризисе не имела.
— А что я там буду делать?
