Кэрол Берг - Песня зверя
— Эйдан, ты как? Он правду говорит? Ты же говорил — у тебя какие-то дела, ты говорил, что не хочешь сейчас к озеру… Эйдан!
Нарим пихнул Келлса и меня к коням.
— Он, по всей видимости, не может тебе ответить. Мы спешим…
Я пошатнулся, вывернулся из рук Келлса и рванулся к перепуганному лицу, пытаясь подобрать слова и заставить онемевший язык их выговорить — достаточно отчетливо и громко. Надо, чтобы он все услышал.
— Роэлан… понимает. Элимы обещали… сделают… что попрошу. Полагаюсь…
Меня оттащили.
— Не беспокойся, Давин. Мы о нем позаботимся.
Покуда Келлс и его помощники взваливали меня на лошадь, я все-таки разглядел Давина, потрясенно застывшего у стойла. Я прищурился, пытаясь разглядеть, не держит ли он скомканную бумажку, но он сразу пропал из виду. Однако, когда мои руки привязывали к седлу, чтобы я не свалился, в них ничего не было.
На пути к озеру огня защитой мне будут только эти веревки.
Глава 32
Донал
Никогда не видел ничего странного в том, что мой лучший друг — легенда. Наследник престола никогда не доверяет друзьям: я твердо усвоил это, когда мне было пять и мальчик, с которым я играл, ударил меня отравленным кинжалом. Три недели я провел в постели, и никто не навещал меня, потому что всех моих друзей изгнали или казнили. Тогда-то я и услышал о кузене моего отца, о моем дяде Эйдане Мак-Аллистере.
Няня рассказала мне о нем, когда у нее голова пошла кругом от моего нескончаемого нытья: живот болит, голова болит, под повязкой чешется, скучно, гадость твоя овсянка, хочу кататься верхом, почему никто не приходит со мной поиграть, почему мне нельзя делать, что хочу…
— Боги прогневались на меня — вот почему они забрали Эйдана Мак-Аллистера! — воскликнула она, пригрозив привязать меня к кровати, если я не буду лежать смирно, как велят отцовские доктора. — Только он с тобой управлялся! У него на руках ты пел, как соловей, правда-правда, а ведь маленький ты допекал меня даже хуже, чем сейчас!
Разумеется, я тут же потребовал, чтобы она рассказала мне про Эйдана Мак-Аллистера, особенно когда она шлепнула себя по губам за то, что произнесла имя, которое так не любит слышать мой отец-король.
— Ладно, — проворчала она наконец, — Его Величество никогда не запрещал держать здесь его подарки. Даже сам иногда на них смотрит, да так смотрит, будто что-то разглядеть хочет — тайну какую… Наверно, уж не разгневается, если я скажу, кто тебе их подарил.
Я пылал от любопытства, словно лихорадка вернулась ко мне, и подобными словами этот жар, конечно, было не унять. Я уперся, как целое стадо баранов.
И она рассказала мне о дне, когда меня провозгласили принцем и наследником, и достала с верхней полки колокольчик, дудочку, барабан и музыкальную шкатулку.
— Вот, смотри, это он прислал тебе, а потом пропал.
Я разволновался и просил ее рассказывать еще и еще, а сам, как завороженный, смотрел на солдатиков, под звуки марша печатавших шаг в шкатулке. Так я и узнал об Эйдане Мак-Аллистере, любимце богов, о музыканте, переворачивавшем сердца слушателей, о кузене моего отца, бесследно исчезнувшем, когда ему было всего двадцать один.
Узнать о том, что твой родич был на короткой ноге с богами, — сильное переживание для пятилетнего ребенка, и я не успокоился, пока не выведал все, что знали об Эйдане слуги, конюхи, лакеи и учителя. Оказалось, что его знают все, кому перевалило хотя бы за десять. Добрых полгода я донимал расспросами всех встречных. А потом настал день, когда я пришел к отцу и спросил его, куда делся его кузен.
— Ты же его единственный родственник, ты же король! Неужели он тебе не сказал, куда уехал?!
Никогда не видел отца в таком гневе — а ведь он человек далеко не кроткий. Гнев его обрушился даже не на меня, а на придворных и слуг, которые слышали мой вопрос.
— Не важно, куда он делся! Все эти разговоры о том, что он волшебник или бог, — пустые бредни! И говорить о нем не стоит! Он исчез, его забыли, и дело с концом.
Но для меня-то это вовсе не было концом. Я допускал, что легенды лгут, потому что отец так сказал. Отец ведь был король, а я точно знал, что короли не ошибаются. Но об Эйдане я не забывал ни на секунду. Тем же вечером, когда я запинался и мямлил, отвечая уроки, старик Джадсон, мой учитель, который воспитывал еще моего отца и знавал легендарного Эйдана, принес вместе с учебниками небольшую шкатулку, окованную бронзой.
— Это может быть вам интересно, принц Донал. Это ваше по праву, но лучше, как вы вскоре поймете, никому это не показывать.
В шкатулке оказалось десятка три нераспечатанных писем. Все они были адресованы мне. Джадсон помог мне разобрать письма по датам и прочесть первое из них: я ведь еще не умел толком читать.
Моему горластому племяннику.
Я собирался написать вам вот уже несколько недель — со дня нашей сладостной встречи. Познакомиться с вами было для меня честью и счастьем. Надеюсь, вы не терзаете больше вашу добрую нянюшку, а усердно разучиваете наш дуэт. Мне показалось, что вы верно уловили гармонию, так что вы — родня мне в той же мере, что и вашему батюшке.
Со дня нашей встречи я успел проделать долгий путь, и, вероятно, когда вы подрастете, вам будет интересно посетить далекую страну, где мужчины носят юбки, а женщины — тяжелые золотые кольца в ушах. Эта страна называется Мальдова, и она лежит на склонах прекраснейших гор…
Эти письма стали моей величайшей драгоценностью, и много лет я перечитывал их снова и снова, пока бумага не истерлась и не стала мягкой, как ткань. Они были чарующе увлекательны и полны остроумия, а того, что в них говорилось о людях, о дальних странах и о сотнях других вещей, хватило бы на основательное образование. Я знал Эйдана Мак-Аллистера лучше, чем кого бы то ни было, — ведь у отца не было на меня времени, а больше никто не отваживался откровенничать с наследным принцем Элирии. В некоторых письмах были рисунки и чертежи и почти во всех — ноты. Эйдан писал, что сочинил эти мелодии специально для меня.
Отец отвергал все мои настойчивые просьбы учить меня музыке. Но в девять лет я свел дружбу с одним сельским дворянином, который умел играть на лютне и разбирался в нотах. Я взял с него клятву молчать, и он целую ночь играл мне музыку моего дяди. В жизни не слышал ничего чудеснее. Даже в неумелом исполнении моего приятеля эта музыка звучала так, словно ее играют прямо во мне. Я подумал, что Эйдан знает меня так же хорошо, как я его, и что даже в огромной толпе я сразу узнаю его — и он меня тоже.
Я сочинял разнообразные истории о том, куда делся Эйдан Мак-Аллистер и что он сейчас поделывает. Обычно занятия его виделись мне таинственными, волшебными и божественными. Иногда я думал, что он хотел над всеми подшутить, а иногда — что он устал и решил немного передохнуть. И никогда, ни разу не приходило мне в голову, что его нет в живых. В этих тридцати письмах было столько жизни.
