Джульет Марильер - Сын теней
Я уже спрашивала Эйслинг, насколько могла вежливо, и получила вполне ожидаемый ответ.
— Вы что, никогда не выходите за стены замка? — как-то поинтересовалась я. — Тебя не сводит с ума, что ты все время заперта?
Эйслинг изумленно подняла брови.
— Но мы выходим! — недоуменно ответила она. — Здесь не тюрьма. Нам привозят разные припасы, воины выезжают в дозор. Когда Эамон дома, здесь становится гораздо оживленнее.
— И я так понимаю, каждую повозку обыскивают вдоль и поперек и на въезде, и на выезде, — сухо заметила я.
— Ну да. А вы в Семиводье разве не так поступаете?
— Нет, если приехали наши же люди.
— Эамон говорит, что так надежнее. Времена нынче тревожные, осторожность не помешает. И еще он сказал…
Она замолчала.
— Что? — спросила я, глядя ей прямо в глаза.
Эйслинг несколько растерянно заправила за ухо непослушную рыжую прядь.
— Ну… Лиадан, если ты так хочешь знать, он сказал, что не хотел бы, чтобы вы с Ниав выходили за стены крепости, пока вы здесь. Вам вовсе незачем гулять за стенами замка. У нас здесь есть все, что вы можете только пожелать.
— Угу. — Мне совершенно не понравилось, что Эамон решает, что мне делать, особенно теперь, когда наша свадьба стала невозможной. Наверное, после того, что со мной произошло, он считает, что я неизбежно попаду в беду.
— Ты пойми меня правильно, Эйслинг, — сказала я. — Твое гостеприимство выше всяких похвал. Но я скучаю по Семиводью. Скучаю по лесу, по открытым пространствам. Я не могу понять, как вы с Эамоном здесь живете.
— Это наш дом, — просто ответила она. А я вспомнила слова Эамона: «Дом у меня появится тогда, когда ты станешь встречать меня у порога с моим ребенком на руках».
Я поежилась. Пусть Богиня устроит так, что в Таре не окажется недостатка в подходящих девицах на выданье, и Эамон кого-нибудь для себя подберет. Множество девушек будет просто счастливо согреть его постель и подарить ему наследника, стоит ему лишь намекнуть, что он подыскивает жену.
Прошло много дней, луна уменьшилась до тоненькой серебряной ниточки. По возвращении домой мне предстоит засесть за шитье, все платья стали жать мне в груди. Я целые дни проводила с Ниав, но она не замечала во мне никаких изменений. Я не могла ничего ей рассказать. Какими словами поведать ей об этом, когда в ее бедной растерянной головке глубоко засело чувство вины за то, что за три месяца она так и не смогла понести ребенка от Фионна, оказалась неспособна выполнить даже эту, основную обязанность достойной супруги? Я убеждала ее, что еще слишком рано, что далеко не каждая невеста сразу беременеет. И кстати, теперь, раз ей больше не надо возвращаться в Тирконелл, без сомнения, удачно, что она не носит под сердцем сына или дочь Фионна.
— Я так хотела родить Киарану ребенка, — тихо призналась Ниав. — Больше всего на свете. Но Богиня не захотела мне его подарить.
— Это и к лучшему, — ответила я, с трудом сдерживая раздражение. — Вот переполошились бы все Уи Нейллы!
— Не шути так, Лиадан. Ты никогда не поймешь, как это, любить кого-то больше всего на свете, больше жизни. Как бесподобно было бы носить под сердцем ребенка этого мужчины, даже если сам он… для тебя потерян. — Она тихонько заплакала. — Откуда тебе знать, что это такое?
— И впрямь, откуда, — пробормотала я, протягивая ей чистый носовой платок.
— Лиадан? — спросила она немного погодя.
— М-м-м-м?
— Ты все повторяешь, что я не вернусь обратно к Фионну, что не поеду в Тирконелл. Но куда я тогда пойду?
— Я пока не знаю. Но я что-нибудь придумаю, обещаю. Доверься мне.
— Да, Лиадан.
Ее вялое согласие испугало меня. Ведь время уходило быстро. Мужчины не задержатся на юге надолго, приближается зима, им нужно возвращаться в свои владения. Не успеет луна вырасти и вполовину, как они уже будут здесь, а у меня, по правде говоря, пока нет почти никакого плана. Ниав не может просто вернуться домой без всяких объяснений. Значит, ей нужно отправиться куда-нибудь в другое место, найти убежище еще до возвращения Фионна. Ее надо спрятать, по крайней мере, на первое время.
Позже, возможно, мы сможем сказать правду, и тогда она вернется домой в Семиводье. Христианский монастырь — вот лучшее решение. Пожалуй, где-нибудь на юге, вдали от побережья и налетов викингов, там, где никто не слышал о Семиводье. Вряд ли найдется место, где не знали бы Уи Нейллов, но, возможно, эту часть истории удастся скрыть. Если бы кто-то просто предоставил ей на некоторое время убежище, если бы удалось как-нибудь убедить Фионна, что она умерла, если… Я очень быстро начинала злиться сама на себя, понимая, что такие мысли никуда не ведут, и что, если я в скором времени не выработаю реально осуществимый план, мы ничего не успеем. Я все яснее понимала, одной мне не справиться.
Обещание есть обещание, нарушать его нельзя. Я была уверена, Ниав наверняка ошибается. Как какой-то союз может оказаться для Лайама, Конора или отца важнее, чем счастье Ниав? Ведь, без сомнения, ее избитое тело и запавшие глаза — слишком высокая цена за будущую поддержку Уи Нейлла, несмотря на все его богатство и огромное войско? Но я дала ей слово. И, кстати, тут дело было не только в союзе. Существовал еще некий секрет, который они все так яростно от нас скрывали. За всем этим стоит что-то большее, нам непонятное, нечто настолько ужасное, что мне казалось, надо действовать с величайшей осторожностью, чтобы не возродить древнее зло, о котором они шепчут с безумными глазами.
Одно было бесспорно. Надо вытащить отсюда Ниав до возвращения мужчин, а в замке не было никого, кто согласился бы мне помочь. Все это были люди Эамона и Эйслинг, они немедленно побежали бы доносить любой узнанный секрет молодым хозяину с хозяйкой. Я подумала, было, о переодевании, но отбросила и эту идею. Ведь обыскивается каждая повозка. При столь пристальном контроле за всеми, кто въезжает и выезжает из замка, нас тут же разоблачат. В голове у меня крутилось с десяток планов, один невероятнее другого.
Натупило полнолуние, а я не могла зажечь свою свечу, она осталась у меня в комнате в Семиводье. Но когда Ниав заснула, я зажгла другую свечу, поставила ее у окна и сидела рядом, пока не забрезжил рассвет. Теперь, когда я мысленным взором увидела Брана, он не лежал под необычного вида деревом, а беспокойно ходил взад и вперед в гораздо более знакомой обстановке, и светильник отбрасывал тени на хитроумно сложенные стены, округлый потолок и древний ритуальный камень в той огромной пещере, которая дала нам приют, кажется, целую вечность назад. С ним были и другие, они о чем-то спорили, он злился. Я чувствовала его нетерпение, беспокойство, от которого меж его темных бровей пролегла морщинка, а руки сжались в кулаки. Но я не слышала слов. Мне всегда очень этого хотелось, особенно в такие ночи, когда я знала, что он изо всех сил пытается не спать. Я попыталась дотянуться своими мыслями до его разума, дать ему понять, что он никогда больше не будет один, напомнить ему, что даже разбойник без прошлого и без будущего может прожить день хорошо. Но сегодня мне мешали мои собственные мрачные мысли: беспокойство за сестру, растущая паника от невозможности найти хоть какой-нибудь выход, от того, что время уходит. Все это отвлекало меня, не давало понять, помогла я ему хоть как-то или нет. Я не спала всю ночь. Хотя бы это я могла для него сделать. Мне не удавалось видеть его мысленно постоянно, но временами, у меня получалось: вот он оставил друзей и вышел из пещеры; стоит в темноте и смотрит на свои плотно сцепленные руки. Позже, он сидел невдалеке от того места, где мы разожгли наш костерок из сосновых шишек, когда умирал Эван, а я рассказывала ему последнюю историю. Он сидел там, обхватив голову руками перед крохотным светильником. «Я здесь, — мысленно позвала я. — Совсем близко от тебя. Подожди еще чуть-чуть и придет рассвет». Но мне пришлось изо всех сил напрягаться, чтобы заглушить внутри себя тот, другой голос, кричащий: «Помоги! Ты мне нужен!» Никто не может помочь мне здесь, в Шии Ду. Отсюда, похоже, нет выхода. Если… если только ты не кошка.
