Елена Белова - Все исправить
И все разбивается о пристальный взгляд и негромкий вопрос: «Зачем ты мне все это рассказываешь?»
Зачем…
Затем. Да просто мы не можем допустить, чтобы ты…
— Алекс, вернись, а? — Лёш вдруг отбросил все хитрости, не до них. — Как Вадим. Вернись домой.
— Это невозможно, — после паузы глуховато роняет альтер эго.
— Конечно, невозможно. Сейчас. Но станции строятся бешеными темпами. Еще до конца октября все будет готово, и барьер можно будет снять. И…
— Нет.
Что ж такое… Лёш и не думал, что будет легко, но и с таким железобетонным «нет» столкнуться не ожидал. Об это «нет» можно было танк расколотить!
— Почему?!
Глава 36
И АЛЕКС…
— Почему? — В этот миг двойник удивительно напоминал кота: зеленые глаза сверкают, в голос вплелось шипение. Был бы хвост — сейчас бы по бокам хлестал.
— Потому, Лёш. Потому что не смогу. Потому что барьер рухнет куда раньше конца октября. Мы что-то не рассчитали, а может, вмешался какой-то дополнительный фактор (в последнее время мне все время кажется, что кто-то пытается расплести энерголинии изнутри, отсюда), но времени у нас меньше, чем думалось раньше…
И не успеть.
Пусть уж лучше так…
— Потому. Моя мать не работала биологом, между прочим.
— Что?
— А мою сестру звали Зойка. Это не мой дом на самом деле. Не моя семья. Не стоит забывать об этом.
— Придурок упертый.
— Согласен.
— Напустить на тебя мать, что ли? — задумчиво роняет Лёш. — Она тебе живо прочистит мозги насчет того, твоя это семья или не твоя.
Алекс вздохнул:
— Ты ведь не отстанешь?
— Даже не подумаю. Насчет этого можешь быть совершенно уверен. Больше того, я собираюсь вернуться довольно скоро.
И вернется же. Он тоже упрямый…
Кружево дорог спутал, переплел ветер. —
вдруг толкнулись в сознание сами собой возникшие строки,
Посмотреть в глаза — и бокал до дна — память.
Мы с тобой других спутников еще встретим,
Только вот чудес не случится впредь с нами.
Нам еще любить, противостоять шквалу,
Но над снами нет, как и над душой, власти.
Все, что впереди, кажется таким малым,
И таким большим — за плечом стоит счастье.
И когда тоска в изголовье вновь сядет,
Прошепчу: «Ты есть в этом непростом мире».
Отблеск фонарей и тепло в твоем взгляде,
И подрезаны — больше не взлететь — крылья.
А когда в боях от побед и ран ты устанешь, —
Дочери своей подберешь и дашь имя.
Я всегда с тобой. Молча рядом ты встанешь.
Не дано забыть. Не дано вовек стать чужими.[1]
Но к гитаре, заброшенной на спину двойника, не прикоснешься. И бумаги здесь нет. И эта песня тоже останется ненаписанной…
А на далекой горе среди вечных снегов, среди ледяной метели застыла, вскинув к черному небу замерзшие руки, фигура в черно-красной накидке. Красные глаза, такие странные на сером лице, напряженно всматривались вверх, словно выискивая среди них что-то свое, недоступное остальным.
Сегодня барьер снова не удалось «разъять». Плетение, мертвый дождь его побери, все еще слишком мощное, и это бесило неимоверно. Сюда бы кого-то из со-профи, из опытных ссои-ша, а не этих бесполезных солдат и бесполезной молоди-неучи.
Но ничего. Он подкопит сил… он еще покажет этим аборигенам, кто тут сильней.
Он добьется.
Барьер будет сломан. Скоро…
Высоко над землей небо не синее. Оно темное. А здесь цветное.
Уж так заведено:
Мы в мире что-то значим
И ищем каждый день
Свой правильный ответ.
Не сетуй и не злись
На мерзкую погоду:
Она еще не раз
Проделает кульбит.
Да… цветные сполохи — плохая замена струнам. Но будем обходиться чем есть…
Прорвемся, не грусти,
Какие наши годы!
Жизнь — каждому своя.
Прими и полюби.[2]
Стоп. Что это?!
Снова. В плетении энерголиний не было ни тепла, ни холода, и у Алекса давно не осталось тела, и все-таки он вздрогнул.
Преисподняя, как говорила Лина. Преисподняя!
У него нет тела и нет нервов — нечем ощущать боль. А она есть.
Больно, д-дьявол!
Энерголинии трясет и дергает, будто в цветное плетение вцепился игривый котенок… чудовищный котенок… зверюга… Он тянет нити на себя, он пытается расшатать, разорвать «узлы». Открыть брешь, дыру.
В глазах мечутся цветные сполохи, очень не хватает надежного, как скала, Дима, барьер рвется из рук, как сеть в руках горе-рыбака, вдруг поймавшего сома или осетра вместо ожидаемых карасиков.
Нельзя отпускать.
Нельзя допустить ни одной прорехи. Каждая прореха — это дай-имоны, дайи… зараза, бешенство в мирных глазах морской свинки, звереющие портреты в мертвом убежище в мире Дайомос, смерти, смерти, смерти.
Удержать…
Один плюс есть и в посмертном состоянии: ты уже не умрешь. Так что держись, Алекс. Держи! Ну же! Еще чуть-чуть, еще… да, ослабевает… кажется, ослабевает. Вот так, еще немного. И можно выдохнуть. Можно бессильно опуститься куда попало, позволить себе выдохнуть, расслабиться, пережидая, пока уйдут боль и остаточное напряжение. На самом деле ничего этого не было: ни дрожащих рук, которые так и тянет сжать в кулаки, ни взмокших волос, которые никогда не растреплет ветер. Все это иллюзия.
А вот нападение на барьер — нет. Это по-настоящему.
И оно было изнутри.
Что творится?
Это не может быть Дим. Даже если… Нет, не может быть. У Димки сопротивляемость и новое тело. Даже если бы он подцепил эту чертову дрянь, это не проявилось бы вот так сразу.
Так что тогда? Серые? Мощный ссои-ша… а что, потянул бы, если мощный. Но как же Дим его не почуял?..
Что будешь делать, Алекс?
Темная фигура опустила руки, с трудом удерживая бушующую ярость. Опять не вышло, местной твари опять удалось удержать барьер под своим контролем. Почему не хватило сил, почему, будь оно все проклято?
— Ссои-ша… — Рядовой серый отшатнулся, встретив яростный взгляд, и не посмел продолжать. Поздно спохватился. Незаметное движение пальцев — и камень под ногами рядового взрывается осколками. Группа нервно замирает, но шаман уже спустил пар.
Он бросает последний взгляд на барьер и делает знак, что пора спускаться.
Что ж. Попробуем иной путь…
Глава 37
ТЕРАКТ?
— На строительстве станций никаких происшествий, милорд. Работы ведутся в соответствии с графиком. Правда, четыре объекта снова подверглись атаке активистов. Милорд, может, все-таки разрешить им доступ на какие-то простые работы? Есть же там простые операции — отгрузка деталей, уборка…
