Дэвид Эддингс - Последняя игра
— Как ты можешь спрашивать такое? — дрожащим голосом сказала она, заламывая руки над безжизненным телом.
— Я не это имел в виду.
Она отвернулась от него и спрятала лицо в ладони.
— К тому же я думаю, что ты в любом случае не смогла бы добраться до него, — сказал старик. — Ты так же хорошо, как и я, знаешь, что сделанное одним из нас другой уничтожить не может.
Силк, на лице которого отражалось пережитое им потрясение, спросил тихим голосом:
— А что ты с ним сделал?
— Я тащил его вниз, пока мы не достигли скальной породы, и запечатал его в ней.
— А не может он выйти из-под земли так же, как это сделал ты?
— Нет. Для него это невозможно. Чародейство — это мысль, а ни один человек не может точно повторить мысль другого. Зидар навсегда заключен в скале… или по крайней мере до тех пор, пока я не решу освободить его. — Старик скорбно посмотрел на тело Дерника. — Но не думаю, что сделаю это.
— Он умрет, да? — спросил Силк. Белгарат покачал головой:
— Нет, и это было частью того, что я сделал. Он останется в скале до скончания веков.
— Это же чудовищно, Белгарат! — сказал Силк упавшим голосом.
— Так же, как и это, — мрачно ответил Белгарат, показывая на Дерника.
Гарион мог слышать, что они говорят, и мог ясно видеть их всех, но ему почему-то казалось, что на самом деле они находятся где-то в другом месте. Все, кто был в подземном склепе, оказались где-то вне его сознания. Мысль Гариона сконцентрировалась на одном существе, находящемся здесь, и этим существом был Кол-Торак, его враг.
Стало заметно, как дремлющий бог беспокойно вздрагивает во сне. У Гариона особым образом обострилась чувствительность, отчасти его собственная, отчасти полученная от Ока. Но главным образом обострению всех своих чувств он был обязан тому бесстрастному голосу, который звучал в его голове. И благодаря этой обостренной чувствительности Гарион понял, что является причиной того, что изувеченный бог вздрагивает во сне: на самом деле в полудреме Торак корчится от боли. Раненый человек со временем выздоравливает, и боль постепенно слабеет и исчезает, поскольку рана — это всего лишь часть человеческого существования.
Человек рождается, чтобы время от времени испытывать боль, и поэтому наделен способностью выздоравливать. Бог, напротив, неуязвим, и ему она не нужна, поэтому ее и нет. Так и случилось с Тораком. Огонь, которым Око поразило его, когда Торак воспользовался им, чтобы расколоть землю, все еще жег его плоть. И за все эти долгие века эта боль нисколько не уменьшилась. Под стальной маской лицо бога-Дракона энгараков все еще дымилось, а его выжженный глаз все еще кипел в глазнице. Гарион содрогнулся, ощутив чуть ли не жалость к врагу.
В это время Миссия вырвался из дрожащих рук Се'Недры и пересек выложенный каменными плитами пол. Его лицо было очень сосредоточенным. Он остановился и положил руку на плечо Дерника. Затем осторожно покачал голову мертвеца из стороны в сторону, как бы пытаясь его разбудить. На лице ребенка отразилось недоумение, когда кузнец не шелохнулся. Он покачал снова, на этот раз сильнее.
— Миссия, — срывающимся голосом, позвала его Се'Недра, — вернись. Здесь мы ничего не можем поделать.
Миссия посмотрел на нее, затем снова на Дерника, потом нежно погладил кузнеца по плечу, вздохнул и вернулся к принцессе. Она внезапно схватила его и заплакала, пряча лицо на его маленькой груди. Теперь он так же нежно погладил ее по рыжим волосам.
Но вот из алькова в дальней стене послышался протяжный, скрежещущий вздох, а затем судорожное дыхание. Гарион пристально посмотрел туда, и рука его сжала холодную рукоять меча. Торак повернул голову — глаза его были открыты. Ужасное пламя горело в левой глазнице маски, когда бог проснулся.
Белгарат затаил дыхание, поскольку Торак поднял обуглившийся обрубок левой руки, как бы пытаясь стряхнуть остатки сна, в то время как правая рука потянулась к массивной рукояти Крэг Гора, его черного меча.
— Гарион! — вскрикнул Белгарат.
Но Гарион, все еще под властью воздействующих на него сил, мог лишь смотреть на просыпавшегося бога. Какая-то часть его сознания пыталась высвободиться, и рука дрожала от напряжения, когда он с трудом поднял меч.
— Нет еще! — прошептал голос.
— Гарион! — На этот раз Белгарат действительно кричал. Затем в порыве отчаяния старый чародей ринулся мимо застывшего юноши, чтобы самому броситься на все еще лежавшего бога Тьмы.
Торак опустил рукоять меча, почти пренебрежительно схватил Белгарата за грудки и поднял сопротивляющегося старика, как малого ребенка. Стальная маска исказилась в безобразной усмешке, когда бог отстранил от себя чародея. Потом, подобно сильному вихрю, вся сила разума Торака обрушилась на Белгарата, разорвала на груди одежду и швырнула через всю комнату. В пальцах Торака что-то блеснуло, и Гарион понял, что это серебряная цепочка от амулета Белгарата.
Амулет всегда был помощником старого чародея и вот теперь оказался в руках его заклятого врага.
Бог Тьмы поднялся со своего ложа, возвышаясь теперь над всеми, с черным мечом Крэг-Гором в руках.
— Гарион! — крикнула Се'Недра. — Сделай же что-нибудь!
Подняв меч, Торак двинулся к упавшему Белгарату. Но тетя Пол вскочила на ноги и бросилась между ними.
Торак медленно опустил меч и улыбнулся своей отвратительной улыбкой.
— Моя невеста, — произнес он скрипучим голосом.
— Нет, Торак! — заявила она.
Он не обратил на ее слова внимания.
— Наконец ты пришла ко мне, Полгара, — торжествовал он, пожирая ее глазами.
— Я пришла посмотреть, как ты будешь умирать.
— Умирать, Полгара? Я? Нет, моя невеста, ты не за этим пришла. Моя воля привела тебя сюда, как это и было предсказано. Иди же ко мне, возлюбленная!
— Нет!
— Нет, Полгара? — Скрипучий голос бога звучал вкрадчиво. — Ты подчинишься мне, моя невеста. Я заставлю тебя склониться перед моей волей. Борьба лишь сделает мою победу еще слаще. В конце концов я буду обладать тобой. Иди же сюда!
И сила его разума настолько подавляла, что Полгара склонилась перед ним, как склоняется дерево при резком порыве ветра.
— Нет! — сказала она, тяжело дыша, закрыла глаза и резко отвернулась.
— Смотри же на меня, Полгара! — приказал он почти мурлыкающим тоном. — Я — твоя судьба! Мы отбросим все, что, как тебе казалось, ты любила когда то, и ты будешь любить только меня. Взгляни же на своего мужа!
Она беспомощно повернула голову и открыла глаза, чтобы посмотреть на него.
Ненависть и отвращение, казалось, исчезли, и ужасный страх отразился на ее лице.
