НИЭННАХ ИЛЛЕТ - ЧЕРНАЯ КНИГА АРДЫ
– Они должны умереть.
– Повинуюсь, Великий… – предводитель Орков дрожит под жестким взглядом Майя.
– Женщин и детей не трогать. Ответишь головой. – В ровном голосе – тень угрозы.
– Повинуюсь…
– Бараира взять живым. Если не удастся – принесешь его кольцо, – хрустнуло в пальцах древко стрелы с зеленым оперением. – Ты понял?
– Да, Великий.
– Иди.
Он сознавал, что сейчас им движет скорее желание оправдаться в глазах Учителя, чем милосердие; но он все же призвал к себе Эрэдена – высокого, статного, темноволосого и светлоглазого молодого человека, похожего на людей из дома Беора. Тот выслушал почтительно, потом сказал:
– Я рад, что ты говоришь так. Потому что… потому что я и без приказа постарался бы увести женщин и детей подальше от Орков. Хотя, наверное, ты знаешь, что делаешь, Повелитель, посылая в бой именно их…
Гортхауэр коротко кивнул.
…Тарн Аэлуин, чистое зеркало, созданное в те времена, когда мир не знал зла. Тарн Аэлуин, священное озеро, чьи воды некогда благословила Мелиан, владычица Дориата – так говорят Люди. Тарн Аэлуин, берега твои – последний приют Бараира и тех его воинов, что еще остались в живых.
Жены и дети их исчезли – кто знает, что с ними. Успели уйти? Мертвы? В плену? Сами они – как листья на ветру, маленький отряд отважных до безумия людей – ибо им уже нечего терять. А кольцо облавы сжимается все туже, как равнодушная рука на горле.
Его называли Горлим. Потом – Горлим Злосчастный. Он слишком любил свою жену, прекрасную Эйлинель; потому, несмотря на запрет Бараира, пробрался к опустевшему поселению, где некогда был его дом… Показалось – или действительно увидел он в окошке мерцающий свет свечи? И воображение мгновенно нарисовало ему хрупкую светлую фигурку, застывшую в ожидании, чутко вслушивающуюся в каждый шорох… Он был уже готов выкрикнуть ее имя, когда услышал невдалеке заунывный собачий вой. «Псы Моргота… Бежать отсюда скорее, скорее, чтобы отвести от нее беду, сбить со следа преследователей!» Горлим был уже уверен, что действительно видел свою жену, он не мог и не хотел верить, что она убита или в плену.
С той поры тоска совсем измучила его. Везде видел он ее, единственную; лунные блики складывались в чистый светлый образ Эйлинель, в шорохе травы слышались ее шаги, в шепоте ветра – ее голос… О, если только она жива! Он сделает все, чтобы освободить ее! Эти мысли сводили его с ума, и вот – он решился на безумный шаг…
– …Введите его. И оставьте нас.
Человек стоял, низко склонив голову. Сейчас невозможно было поверить, что это один из самых смелых и беспощадных воинов Бараира: дрожащие руки, покрасневшие глаза, молящий голос:
– Ты исполнишь мою просьбу?
– Чем ты заплатишь?
– Я покажу тебе, где скрывается Бараир, сын Брегора.
Гортхауэр жестко усмехнулся:
– Чего бы ты ни попросил – невелика будет цена за столь великое предательство. Я исполню. Говори.
…Тарн Аэлуин, чистое зеркало, созданное в те времена, когда мир не знал зла. Тарн Аэлуин, священное озеро, чьи воды благословила некогда Мелиан, владычица Дориата – так говорят Люди. Тарн Аэлуин, отныне кровь на твоих берегах, и птицы смерти кружат над тобой…
– …Ты исполнил свое обещание. Я исполню – свое. Так чего же ты просишь?
– Я хочу вновь обрести Эйлинель и никогда более не разлучаться с ней. Я хочу, чтобы ты освободил нас обоих. Ты поклялся!
– И не изменю своему слову. Эрэден!
Те минуты, пока молодой человек не вошел в зал, показались Горлиму вечностью.
– Эрэден, этот человек ищет свою жену, Эйлинель.
Тот опустил голову:
– Я не знаю, что с ней, Повелитель.
– Как?..
– Она отказалась уйти. Сказала, что не покинет свой дом. Больше я не слышал о ней.
Лицо Гортхауэра не дрогнуло, но Горлим смертельно побледнел.
– …Там оставалась женщина. Что с ней?
– Великий, клянусь, я не знаю! – в ужасе взвыл Орк.
– Лжешь. Она мертва.
– Нет, нет, клянусь! Пощади!..
– Она мертва. И убил ее ты. Ты нарушил приказ. Я не повторяю дважды: ты заплатишь жизнью.
– Я не виноват! Она…
– Повесить, – безразлично бросил Майя, поворачиваясь к Горлиму. Столь безысходное отчаяние было написано на лице человека, что в душе Майя против воли шевельнулась жалость. Но он вспомнил широко распахнутые смертью глаза Тавьо и стиснул руку в кулак. На лице его появилась кривая усмешка.
– Я держу слово. В Обители Мертвых вновь обретешь ты Эйлинель и никогда не расстанешься с ней. Смерть дарует свободу, и смерть будет для тебя меньшей карой, чем жизнь. Хочешь прежде видеть, как умрет виновник твоего несчастья?
– Нет… – прошелестел голос человека. – Нет, Жестокий. Вы отняли у меня все – так берите и мою жизнь. А пыток я не боюсь.
Гортхауэр невольно отвел глаза: в этот миг сломленный горем и отчаяньем человек нашел в себе силы держаться почти с королевским величием.
Действительно ли дух злосчастного Горлима явился Берену, сыну Бараира, или сердце подсказало ему, что он должен вернуться – кто знает… Из последних соратников отца он не застал в живых никого. Он похоронил Бараира и отправился по следу Орков: те не ушли далеко, полагая, что из Изгнанников в живых никого не осталось, даже не выставили стражу, и Берен смог подкрасться почти к самому костру.
– Славная работа! Жестокий должен наградить нас: все они перебиты!
– Зачем ему нужно это кольцо? – предводитель Орков взвесил на ладони кольцо Бараира. – Что ему, золота не хватает?
– Не пристало ему быть столь жадным до золота.
– И я говорю. Вот что: скажем – на руке этого… не было ничего. Запомнили? А кольцо будет моим.
Орки захохотали. И тогда Берен вылетел стрелой из своего укрытия, ударил Орка ножом и, схватив кольцо, скрылся в лесу. Ошеломленные Орки не стали даже преследовать его.
– Повелитель Гортхауэр.
– Велль… ты?
– Я ухожу. Я не могу больше оставаться с тобой. Ты был жесток.
– Они убили твоего брата, моего ученика!
– Ты был несправедлив. А это кольцо – оно не для тебя, – лицо юноши осталось бесстрастным.
Гортхауэр взглянул ему в глаза. И – вздрогнул. «Ты – его ученик… Взгляд тот же… Неужели он тоже отвернется от меня?»
– Не уходи, Велль… Я прошу…
– Я понимаю. Не могу, прости.
В Аст Ахэ он отправился сам. Учитель уже ждал его. Сотни раз по дороге представлял себе Гортхауэр этот разговор, и когда услышал тихое: «Выслушай меня, Гортхауэр…» – напряженные до предела нервы не выдержали.
– Будешь говорить, что я жесток? Конечно, легко рассуждать о милосердии и справедливости, когда твои руки чисты, потому что за тебя сражаются и умирают другие!..
