Татьяна Богатырева - Гильдия темных ткачей
Но рука застыла на полпути. Что-то не пускало. Тянуло. Злило — что-то посмело помешать! Ей, всемогущей колдунье?!
— Шу! — в шипении темного прибоя послышалось имя. — Шу?! — Голос такой странно-знакомый, и почему-то больно, и пусто, и слезы в горле.
Мальчик с камешками в ладони подернулся рябью, словно отражение в озере. Задрожал, расплылся — и вместо него Шу увидела себя. Но… нет! Она — не такая! Это костлявое, одетое лишь в магические вихри, с безумным светом в глазах, с седыми космами-тучами, с руками-молниями. Светлая, как же страшно!
Стр-р-рашно! — отозвался рыком ураган, бросил в глаза горсть песка, ослепил. Шу зажмурилась и тут же почувствовала, как ее снова несет, крутит, швыряет. Мысли вылетали из головы, казалось, сейчас вылетит само её имя — и смерч выбросит её на неведомый берег беспамятной сломанной куклой. Она хотела ухватиться за что-нибудь. Открыла глаза — но не увидели ничего, кроме красковорота. Взбесившиеся цвета слизывали шершавыми языками плоть и память…
Пока не осталось ни памяти, ни цветов. Только белый и черный. Белый песок, черное небо. Черный океан, белое солнце.
Пустая черно-белая бесконечность.
— Шшу… — шепнуло море.
Она оглянулась: кто здесь? Где я? Кто я?
— Шу… — набежала на песок волна, клочок пены взлетел, ожег болью руку.
Боль, что это?
— Шу, — пенился прибой, оставлял на песке следы, словно от лап большой кошки. Щекотал ноги теплой бирюзой, пускал в глаза зайчики. Чертил знаки, а те складывались в слова… Доверие. Любовь. Дружба. Долг.
Она шепнула вслед за волнами: «люблю…». Покатала слово на языке — вкусное, шелковое. Повторила: «люблю!» — и океан отозвался: «Шшу! Очнись, вспомни! Не бойся — люби».
Любить? Слово-солнце, слово-тепло, слово-счастье… лишь поверить, понять и принять. Так просто, боги, как же это просто! — Шу смеялась от переполняющего счастья, подставляясь ласковым объятиям потоков, сама отвечала им — нежностью, любовью. Жмурилась от удовольствия, и казалось, океан мурлычет и трется, толкается пушистым лбом в ладонь…
Луч пронзил волны и ослепил. Встряхнув головой, Шу открыла глаза и встретилась взглядом с ясной бирюзой.
— Дайм, — она погладила звереныша, тот выгнулся и заурчал.
Вокруг по-прежнему бурлил красковорот. Но теперь вся эта магия принадлежала ей. Её память, её род, её судьба. Её ответственность: мир все так же лежал в ладони… мальчика? Или в её ладони? Издали послышался бой часов. Один, два… Шу насчитала десять ударов. Десять? О боги, время! Там же Дайм — и Рональд!
Только сейчас она заметила, что совсем иначе чувствует мир. Тоньше, полнее, яснее. Прозрачные паутинки вероятностей трепетали, расходясь веером от её рук. А Дайма она ощущала как саму себя — и Дайму было плохо.
Рональд шер БастерхазиВ ладони Рональда росла химера. Оставалось лишь задать вектор…
— Светлого дня, Ваша Темность, — раздался от дверей приторный голос.
Рональд обернулся: Дукрист сошел с ума или у него в рукаве восемь тузов?
— Светлого, Ваша Светлость.
Поклонившись, Рональд, улыбнулся и отпустил химеру в сторону Закатной башни.
— Дивная погода, не находите? — ухмыльнулся Дукрист, поднимая папку со знаком Весов. — Самое время обсудить несколько вопросов.
Химера свернула с пути и разбилась о щит.
— Несомненно. Располагайтесь, Ваша Светлость. Угодно ли лорнейского?
— Благодарствую, — поклонился Дукрист, выпуская несколько снежных нитей-разведчиков. — Не откажусь от кофе. Из ядов предпочтительно рушбаарский лист и каракуту. Не пробовали? Дивный букет.
— О, как досадно, — покачал головой Рональд, подцепляя белые нити черными и сворачивая в дулю. — Из запрещенных ядов только желчь гарпии, но она отвратительно сочетается с кофе. Смею надеяться, Ваша Светлость удовлетворится кардамоном.
Рональд разглядывал истощенную ауру светлого и не мог понять, на что тот рассчитывает — его не хватит на час, не то что до окончания Шуалейдой ритуала.
— Так что желает узнать Конвент? — осведомился Рональд, жестом приказывая Эйты, бывшему ученику, подать кофе. — Извольте сюда, к столу.
— Если Ваша Темность не возражает, поговорим здесь. — Дукрист коротким взмахом кисти подвинул кресло в полосу солнечного света у окна.
— Как вам будет угодно, — усмехнулся Рональд.
От него не укрылась некоторая натужность в жестах светлого. Бережет силы? Или хочет казаться слабее? Или же делает вид, что ему требуется прикидываться слабым, в надежде, что Рональд распознает притворство и посчитает его более серьезным противником, чем он есть? Хисс знает, сколько петель лисьей хитрости накрутил этот интриган.
— Пожалуй, Ваша Темность правы. Кардамон и ваниль весьма неплохи, — кивнул Дукрист, отпив глоток.
— Ближе к делу, Ваша Светлость. — Рональд стукнул пальцем по вышивке на отвороте рукава: жук ожил, расправил крылья, полетел к гостю и растворился в сиянии папки. — Опять жалобы? Вы же знаете мое уважение к Закону.
Азарт забурлил в крови: Дукрист вышел на поединок! Ослабленный, на чужой территории — лучших условий не бывает.
Дукрист, словно не понимая, на что идет, достал первый лист.
Как всегда, ничего серьезного Конвент не припас. Лист за листом украшались пурпурными печатями: «Разобрано. В удовлетворении иска отказать». Светлый придирался, требовал доказательств, цитировал параграфы и подзаконные акты. Но папка пустела, а щиты истончались, отражая заклинания — Рональд, не скупясь, отправлял в маркиза заготовленные впрок шпильки.
— В Вашей Светлости пропадает редкостный талант крючкотвора, — усмехнулся Рональд, вынимая из корзинки со сластями сахарную птичку и оглаживая ее по крыльям. — Среди стряпчих вам не было бы равных.
— Ваша Темность льстит. Думаю, один-два равных все же…
Дукрист не успел договорить, как с рук Рональда сорвался траурный феникс и спикировал на врага, а острые перья устремились к Закатной башне. На месте светлого взвился и затрещал багровый факел. Злая радость взорвалась за ребрами, распирая торжеством: Победа! Оба, сразу!.. — и оборвалась тяжелым комом досады. Черно-алые перья заметались, скрутились вокруг факела, с ломящим зубы скрежетом втянулись в огонь и опали пеплом.
— Продолжим наше дело, Ваша Темность? — с холодной вежливостью осведомился Дукрист, опуская оплавленную солнцем чашку на стол.
— Разумеется, Ваша Светлость, — не менее холодно отозвался Рональд.
Волна ярости готова была сорваться, раздавить соперника, но Рональд удержался: слишком рискованно выпускать чистую силу в единственный удар. Один Хисс знает, что еще припрятано у светлого в рукаве, хоть и выглядит опустошенным.
