Макс Фрай - Жили-были. Русские инородные сказки – 7
– Ме-е… Ми-илая, – Зевс быстро вернул себе человеческий, вернее, божественный облик, – не кричи. Мы же одна семья. Драгоценная моя…
– И большая семья. – Гера с досадой сорвала с себя внезапно возникшие на шее аметисты. – Уже каждый мордоворот зовет себя сыном Зевса. Ни больше ни меньше. Кобель похотливый.
Глядя, как из лохматого кобеля вновь продирается Громовержец, Ио мечтала провалиться сквозь землю, стать невидимой или оказаться за сотню лиг от места семейной драмы. К сожалению, ее желание, в отличие от божественного, творить не могло.
– Ты не права. – Зевс яростно почесался. – У меня просто проснулись отеческие чувства к этой маленькой девочке. Ну посадил малышку на колени, погладил по головке, поцеловал… в щечку. Да, в щечку.
– Ой, – сказала Ио, становясь маленькой девочкой.
– Маленькая девочка?! – Гера взвизгнула. – Эта кривоногая шалава?!
– Блядь! – сказала Ио, глядя, как ее стройные ножки разъезжаются, обретая некую дугообразность.
– У тебя паранойя! – Зевс тоже перешел на крик. – Ты мне уже дышать не даешь со своей слежкой! Мне нельзя смотреть на женщин, мне нельзя смотреть на мужчин, мне нельзя ходить с друзьями в баню, – всегда выходят скандалы! Ты, первая красавица ойкумены! К кому ты ревнуешь меня?! К этой корове?!
Ио опять взглянула на свои ноги и в ужасе замычала.
– И что теперь с этим делать? – Успокоившаяся Гера рассматривала белоснежное животное.
– Нууу… Не знаю. – Зевс задумался. – Дорогая, ты умеешь доить?
– А ты мечтал быть мужем доярки? – Гера выставила под нос мужу золотой маникюр. – Фермером, чистящим навоз? И много навоза…
– Бррр… – Зевс содрогнулся и посмотрел на бывшую любовницу, лениво жующую одуванчик. – Думаю, нужно отдать ее в добрые руки.
– Да, за ней теперь – глаз да глаз, – улыбнулась Гера. – Глаз да глаз….
Мир в семье был восстановлен.
* * *– Тысячу раз тебе говорил, не ройся в моих вещах, – Эпиметей отшвырнул ногой ворох одежды, – или хотя бы клади все на место.
Комната напоминала военный полигон после душевной разборки. Как минимум, богов с титанами. В эпицентре на сваленных в кучу вещах сидела миниатюрная женщина с отчаянно несчастным видом кота, застигнутого на столе возле сметаны. Было трудно поверить, что первобытный хаос в доме – дело столь хрупких ручек.
– Трудно поверить, – покачал головой Эпиметей, – что эти хрупкие ручки, столь хрупкие, что ломаются каждый раз при попытке приготовить мужу обед…
– У нас кончились деньги, – бесцветным голосом сообщила Пандора.
– Еще бы.
– Оставалось тридцать драхм. – Пандора с ненавистью посмотрела на мужа. – Думаешь, я не умею считать?
– Увы. И кто-то потом придумает равенство полов, – Эпиметей горько вздохнул. – А вот такой простой вопрос: зачем? Кому от этого станет легче?
– Тридцать драхм. На еду. На самое необходимое.
– Самым необходимым, очевидно, была вчерашняя туника. Тридцать… какая по счету? Это относилось к еде?
– Я похудела. Мне нужно что-то носить. Хочешь, чтобы я ходила голая?
– Дорогая, – устало произнес муж, – мы в Древней Греции. Хочешь ходить голой – ходи. Никто не осудит. И даже на пятнадцать суток не заберут.
– Тридцать драхм.
– Забудь. Это – на черный день, – отрезал Эпиметей и направился к двери. Семейные битвы он обычно проигрывал всухую, если не ретировался своевременно. Пандора несколько минут сидела неподвижно, скользя глазами по разбросанным предметам.
– Кто дома есть? – Знакомый голос вывел ее из оцепенения.
– Как хорошо, что ты пришла, Эврика! – Пандора бросилась к подруге.
– Дааа… – Эврика оглядела поле боя. – Заначку искала?
Пандора потерянно кивнула.
– За унитазом смотрела?
Пандора вихрем сорвалась с места. Через минуту она появилась с сияющим лицом и невзрачной коробкой в руках.
– Черный день! – торжествующе объявила она подруге. – Будет ему черный день.
* * *– И как это должно называться? – прозвучало в абсолютной темноте. Если бы вышла луна, стало бы видно, как черный бог раздраженно сложил черные крыла и опустился на черный камень. Но луны здесь не было и в помине, лишь сухой треск крыл знаменовал божественное присутствие. – Я не понимаю, что происходит, – продолжил он, не дождавшись ответа. – Что мы делали все это время? Я, кажется, задал вопрос. Меня кто-нибудь слушает?
Вдали что-то загремело. Если бы сверкнула молния, она озарила бы сгорбленную фигурку маленького человечка, с остреньким лицом и тоской во взоре, сидящего в пыли, слева от божественной ступни. Но молнии сюда никогда не долетали, и лишь сосредоточенное сопение свидетельствовало, что бога таки слушают.
– А если слушают, пусть отчитаются по состоянию на текущий момент. – Танатос хлопнул крыльями. Зашелестело.
– Я так больше не могу, – раздался тихий, дребезжащий тенорок.
– Что значит – не могу? – Треск крыльев. – Нет такого слова в лексиконе менеджера! И быть не может! Руководство пошло тебе навстречу, у тебя отдельная практика. Менеджер проекта – это звучит гордо.
– Мне навязали этот проект. Я с самого начала…
– И что? – перебил Танатос. – И что теперь? Ты взялся, будь любезен, доведи до конца. Согласен, трудный проект. Трудный. Но не безнадежный. Ты безнадежных проектов не видел, вон у Данаид с соседней практики – Роснефть, это ж совсем труба, ни дна ни покрышки, непонятно, что куда утекает, а отчет давать по-любому надо. Вот это – провальный проект. А у тебя?
– Домой хочу, – бесцветным голосом произнес человечек.
– Каждый менеджер проекта хочет домой, – наставительно отметил Танатос. – Поначалу… Потом привыкает. Заметили, что на сороковые сутки тоска слабеет. – Он наклонился к левой ступне, сменил тон: – Послушай, от тебя ж никто не требует невозможного, не можешь дать результат – покажи динамику. Начни, сдвинь с места хотя бы. У тебя ж выигрышные условия.
– Это какие же? – В тенорке прорезалась ехидца.
– Ну… У тебя никогда не будет инфаркта. Уже. Инсульта. Черт возьми, даже простатита! Тебя ничто не должно отвлекать. А ты сидишь сложа руки. На что ты тратишь вечность?!
– К жене хочу. К детям. Старший в школу пошел.
– Не хотел вот тебе говорить, но придется. Тебя и поставили на этот проект, потому что часто домой мотался. Всех подставлял. Меня, например. Так что для тебя теперь это единственный шанс, или – сам понимаешь.
– Или что?
– Или – ничего. Что непонятно – спрашивай.
– Зачем это нужно?
– Что именно?
– Ну, – человечек покрутил рукой, – эти все откаты?
– Сизиф, ты как дитя малое, – покачал головой Танатос. – Это ж закон всемирного тяготения: весь мир тяготеет к откатам. Вся экономика на них держится. По крайней мере, в нашем регионе. Не веришь, спроси вот у Ньютона – он на проекте яблочной закрутки стоит. Накручивают по полной. Еще вопросы?
